Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1
— Нет, отвечу. И подробно отвечу! — Мой голос отчего-то усилился, я не смог унять раздражение. И он сразу же заметил:
— А вы голос не повышайте. Уменье выслушивать дорого стоит.
— Спасибо, что разъяснили. Но я могу, повторяю вам, я могу точно сейчас описать все эти цвета, эти запахи…
— Нет, нет, не верю! Это вы на себя много берете. Я точно знаю, что наговариваете. — Теперь уж пришла его очередь повышать голос и нервничать. Телефонная трубка кричала: — Логика великих умов на моей стороне! Вам нужны доказательства? Их сотни и тысячи. Книги, статьи, мемуары. И Платон, и Кант… Но что вам Платон, если вы стараетесь показаться мне реалистом, но так же не бывает. Нет, трижды нет! Впрочем, мы с вами вроде бы начинаем ругаться, а это…
— А это недопустимо, — добавил я. — И вы простите меня, я злоупотребляю вашим терпением, у вас же закончилось дежурство.
— Я-то прощу, — вздохнула телефонная трубка. — Но нельзя же всегда ускользать и раздваиваться. Вот вы, например… Я только-только начал что-то нащупывать, а вы бьете себя в грудь и от всего отрекаетесь. Но неужели лучше в пистолетное дуло глядеть или принимать на ночь сорок таблеток снотворного, чем логически, шаг за шагом, с моей помощью разобраться в себе? Говоря проще, покайтесь, Владимир Иванович, и с вас спадут все вериги. Покайтесь, и станете спать спокойно, и сами будете летать во сне, как голубок… Пора понять — любое покаяние приносит свободу. Конечно же, вы увлеклись той девушкой — она в чем-то, наверное, ваш идеал, ваша тайна… И вот погиб идеал — так найдите же поскорее другой. Вы понимаете — идеалов столько же, сколько молекул… — Трубка обдала меня частым, запаленным дыханием. Трубка волновалась и нервничала, но почему? И я спросил напрямик:
— А почему вы-то волнуетесь? У меня такое впечатление, что вы неоднократно уже избавлялись от своих идеалов, иначе бы мне такое не советовали.
— Вам не стыдно? Я еще раз говорю вам — не стыдно ли говорить такое? Я прежде всего — психоаналитик, а потом уже человек. И поймите, зарубите себе на носу: царство божие внутри нас — разве не так? А за другими идеалами я не гоняюсь.
— Вы же в Бога не верите, Николай Николаевич.
— А вот это не ваше дело!.. Ну хорошо, не будем на этих тонах. Я вижу, что вы взволнованы, и я тоже разволновался. А что касается идеалов, то не ловите меня на слове. Сейчас знаете сколько их, перевертышей. Вначале партии клялись, а теперь ту же партию обличают… Но я таких не осуждаю, я их жалею. Только мой идеал другой. Душевное спокойствие — мой идеал. Вот и вам такое советую. Я понимаю, что его нет у вас, но не огорчайтесь, не плачьте в подушку. Этого спокойствия нет и у миллионов людей. Только в данном случае что мне до этих миллионов, если ко мне обратились именно вы. И я выполню свою работу добросовестно. Вы чувствуете, что я даже трачу на вас свое личное время. Я давно должен сдать дежурство, но я психолог, и мое ружье все время заряжено, и взведен курок…
— Простите, Николай Николаевич, я вас задержал.
— Ну что вы все время просите прощения? Может, и прощать-то вас не за что. Вот напишите свои отчеты, а там уж… Впрочем, я уже давно догадался, что происходит с вами, но пока не скажу. Да и вообще, вы правы, мы долго уже держим телефон, а может быть, у кого-то беда.
— Простите меня…
— Ах, ах, снова «простите». Интересный вы человек. Иногда мне даже кажется, что это не я вас, а вы меня изучаете и пытаете. Это так, сознавайтесь?
— Ну что вы!
— «Ах что вы, что вы, мамочка, я не виновата» — так говорили гимназистки-девчонки в прошлом веке, когда их заставали с каким-нибудь поручиком или заезжим актером… Одним словом, Владимир Иванович, давайте бросим все недомолвки, и запомните, что я реалист. Я человек твердых убеждений и этим горжусь… И еще — я знаю, куда надо идти, за что бороться. Ха-ха! Вы думаете, это громкие слова? Нет, дорогой мой, я очень серьезно, и будущее за нами. — В трубке опять самодовольно хмыкнули и через секунду раздался уверенный голосок: — Да-да, дорогой мой, поставьте нас, психологов, во главе общества, и мы легко наведем порядок. Хоть это и нелегко, а? Что молчите? Или согласны? Вот все сейчас стремятся под нашу обивку сделать американскую подошву, а ведь это большая спешка — или не так?.. И опять вы молчите, а я знаю за вас. А я знаю и утверждаю, что вначале нужно подчистить щеточкой наш кондовый идеализм да выбить пыль из наших стареньких полушубков, а потом уж… Но это предварительная работа — тоже на годы. Ну что вы молчите? С вами стало трудно говорить — вы как будто стенографируете меня или записываете на пленку. Запишете, значит, а потом отнесете куда-нибудь, ха-ха…
— Меня пугает ваша уверенность в себе. Вы все знаете, Николай Николаевич, а мы, значит, темные, дети гор… — опять неуклюже пошутил я и замолчал. А он и не думал молчать:
— Что значит «пугает», Владимир Иванович? Это же все чувства, эмоции, пена с волны. А имеем ли мы на это право — вы не подумали? Впрочем, для вас это даже простительно. Я не сложно говорю? Ну вот вы, например, живете все время чувствами, вы даже во сне бредите, слышите какие-то призывы. Для одного человека это простительно, но если так живут тысячи, миллионы — это же кошмар какой-то и хаос! Это какая-то варфоломеевская ночь получается или настоящий Везувий. А вы знаете, кстати, что было после той ночи? Молчите, потому что душа ваша важнее вам всего и дороже жизни этих всех тысяч и миллионов… Ну что же, попробуем сберечь вашу драгоценную душу, по крайней мере почистим дымоход от сажи. Но ведь осиновые дрова понадобятся, Владимир Иванович…
— О чем вы?
— А все о том, что для дымоходов очень полезны осиновые дрова. Да-да, очень хорошо прочищают от сажи.
— У вас плохое настроение, Николай Николаевич? Я чувствую, как гудят ваши нервы, и я, конечно, виновник. Задержал вас, вовлек…
— Да нет же. — Голос его стал усталым, и мне даже показалось, что он подобрел и простил меня. — Вы не виноваты ни в чем и не мучайтесь. Просто я действительно собирался покинуть наш пульт. У меня билеты в кино, и конечно, с женой. И они, конечно, уже пропали… Кстати, про те ваши цветочки на рукаве один знаменитый ученый уже сказал…
Теперь пришла моя очередь его перебить, и я проделал это без сожаления:
— Понял ваши намеки, Николай Николаевич. Я заканчиваю свою болтовню и желаю вам счастливого отдыха.
— А вы не желайте, я не докончил. Так вот, этот ученый сказал, что действительно в жизни существует какая-то хитрая, поразительная субстанция, которая ускользает от нашего сознаний, потому что она более тонка и более текуча, чем даже обыкновенный газ, кислород, например, или азот.
