Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)
Ию прервал Юренев.
Он неожиданно приподнялся и хрюкнул, как сарлык, есть на Алтае такие животные, помесь быка и яка. Лаже с бородами, кстати. Юренев нас не видел, что-то там такое пришло ему в голову, он даже глаза закрыл, отыскивая на ощупь карандаш.
— Не мешай ему, — шепнула Ия.
— Чем я ему мешаю?
Юреневу действительно ничто не могло помешать, он быстро писал что-то в блокноте, снятом с полки.
Я мрачно заметил:
— И ничем нельзя оградить себя от этих эффектов? Скажем, фотографии… — Я вспомнил лежащего на лестничной площадке Юренева, и Ия, кажется, меня поняла. — Нельзя же просто ждать.
Я осмотрелся.
Конечно, все это я уже видел на той странной фотографии — семейный портрет с обнаженной женщиной в центре, зеленое кресло старинного рытого бархата, книжные стеллажи.
— Можно, — ответила Ия. — Если знаешь конкретно обстановку предстоящего события, обстановку следует изменить.
— Как?
— Ну, скажем, переставить мебель, — Ия явно думала сейчас все о тех же фотографиях, побывавших у Славки. — Убрать, вынести из квартиры некоторые предметы.
— Шарф, к примеру…
— Шарф, к примеру, — кивнула она.
И вдруг спросила у Юренева:
— У тебя есть красный шарф?
Юренев, не отрываясь от записей, отрицательно покачал головой.
— И этого достаточно?
— Вполне.
— Но если это так, — я не мог понять, — если все так просто, то что вас, в сущности, пугает?
— Мы не обо всем узнаем вовремя.
Ия улыбнулась, но я бы не назвал ее улыбку веселой.
— Скажем, эти фотографии не обязательно могли попасть в твои руки.
Глава XV
Сквозь века
Двое суток я был предоставлен самому себе.
Тревогой были наполнены эти сутки.
Я боялся спать и почти все свободное время проводил в Доме ученых или в коттедже Козмина-Екунина. Как-то само собой случилось знакомство с Роджером Гомесом («Знаем теперь, какая там мафия!»), колумбийцем. Держался он непринужденно, с достоинством посматривал по сторонам красивыми карими глазами, хорошо говорил по-русски и всегда был не прочь подшутить над окружающими. Чаше всего объектом его шуток становились голландец Ван Арль и некий Нильсен, скандинав по происхождению и бразилец по гражданству. Обычно я с ними обедал. С невероятным упорством Нильсен все разговоры сводил к институту Юренева (никто не говорил — к институту Козмина-Екунина). Похоже, доклад, прочитанный доктором Юреневым на международном симпозиуме, что-то стронул в мозгу Нильсена. Роджер Гомес этим беззастенчиво пользовался. Подмигнув тучному Ван Арлю, и мне, он утверждал: этот русский доктор Юренев умеет вызывать северные сияния.
— Северные сияния? — Белобрысый, но дочерна загорелый Нильсен щелкал костлявыми пальцами. — Я верю. Я заинтригован.
— Представляете, Нильсен, — заводился Роджер Гомес, сияя великолепной улыбкой, — вы и Ван Арль, — он подмигивал тучному голландцу, — вы плывете на собственной яхте по Ориноко…
— Я небогатый человек, — честно предупреждал Нильсен. — У меня нет собственной яхты.
— Ну, на яхте Ван Арля. Это все равно.
Ван Арль добродушно улыбался. Похоже, он мог иметь собственную яхту.
Откуда-то со стороны выдвигался острый профиль австрийца — доктора Бодо Иллгмара. С сонным любопытством он прислушивался и моргал короткими светлыми веками.
— Так вот, Нильсен, вы плывете на собственной яхте Ван Арля по Ориноко…
— Ориноко — это в Венесуэле, — возражал бывший скандинав.
— Ну, хорошо… — Гомес начинал терять терпение. — Вы плывете по Амазонке на собственной яхте Ван Арля…
— Вы своим ходом пересекли Атлантику? — вмешивался ничего не понявший в нашей беседе доктор Бодо Иллгмар. — Это нелегкое дело. Снимаю шляпу.
Мы смеялись.
Гомес громче всех.
Ему многое прощалось: он считался лучшим другом доктора Юренева.
Потом в гостиницу позвонил Ярцев.
Тихий, незаметный человек, он и говорил тихо, не торопясь. Козмины-Екунины древний род. Не очень богатый, не очень известный, но древний.
— И интересный, — несколько занудливо убеждал меня Ярцев. — Вот сам смотри. Отец Андрея Михайловича служил в штабе адмирала Колчака. Как ни странно, не ушел в эмиграцию и дожил до тридцать седьмого. Один из предков, Николай Николаевич, дед, участвовал в кампании против персов и турок, усмирял Польшу, был лично отмечен императором Николаем I. Судя по всему, отличался резко выраженной верноподданностью. Когда англичане взяли Бомарзунд, Аландские острова, вышли в Белое море, на Дунай и Камчатку, подвергли бомбардировке Одессу, высадились в Крыму и разбили русскую армию под Альмой, престарелый Николай Николаевич Козмин-Екунин покончил с собой выстрелом из пистолета в сердце.
— Ну, что еще? — бубнил в трубку добросовестный Ярцев. — Козмин-Екунин Алексей Николаевич упоминается в тетрадях Василия Львовича Пушкина. Алексей Николаевич был масоном, но большой патриот. Один из тех, кто к императору Александру I писал в стихах: «Разгонишь ты невежеств мраки, исчезнут вредные призраки учений ложных и сует. Олтарь ты истине поставишь, научишь россов и прославишь, прольешь на них любовь и свет…»
— Хорошо, — поторопил я. — «Призраки» это хорошо. Давай дальше.
— Интересна судьба Алексея Алексеевича, он из прямой ветви Козминых-Екуниных. Выдвинулся при Павле, при нем и унижен.
Я возмутился:
— Копай глубже!
— Ну, так вот, Насон Козмин, спутник Холмогорца, тоже из прямых предков Алексея Михайловича. Ты, наверное, не знаешь, Андрей Михайлович сам об этом писал. Есть его записи к юбилею академии. «Горжусь предками, первыми русскими, ступившими на берега Тихого океана…» Узнаешь стиль? Андрей Михайлович был иногда подвержен торжественности. Но фраза не из пустых, не общая. Имеется в виду и Насон Козмин, пропавший в свое время вместе с Холмогорием во время бури, а может, еще раньше погибший в стычках с чукчами…
Ярцев, посмущавшись, перешел на мой роман. Ты не терзайся, сказал он, эти «историки» тебе не указ. Ярцев имел в виду рецензии неких М. и К., появившиеся в «Литературной России». Всей правды не знает никто, но ты к правде ближе многих. Главное, на что в своих рецензиях обращали внимание М. и К. — роман Хвощинского жесток. Всем известная гуманность русских землепроходцев ставится Хвощинским под вопрос. Как так можно? Да так! М. и К. не изучали казацких отписок, не рылись в казенных архивах, они привыкли к официальным отпискам.
