Александр Казанцев - Сильнее времени
И бесчисленные детские фигурки заполнили новые голые земли. Они сажали сады, чтобы потом заселить их.
Если древняя мудрость говорила о том, что только тот человек оставит после себя след, кто посадит два дерева, то теперь с уверенностью можно было сказать, что юность Японии создала себе цветущий материк редкой красоты, которым миллионы лет станет восхищаться Разум.
Все это промелькнуло в мыслях у Матсумуры, пока он стоял перед раздвинутой перегородкой и смотрел на недостроенную «Вавилонскую башню» Дома-Фудзи…
Он должен был принять решение, должен был сообщить о нем обоим тен-Кате, и отцу и сыну. А старик плох, совсем плох.
Матсумура подошел к выходной двери и стал надевать ботинки. Приняв решение, он всегда действовал решительно.
Обуваясь, он посмотрел на маячившие среди облаков недостроенные этажи «Вавилонской башни».
Какая ирония или какая мудрость Времени! Чуть схожи конфигурациями древняя Вавилонская башня на картине Питера Брюгеля и заоблачный Дом-Фудзи… Те же уступы по нескольку этажей, постепенно сужающие диаметр башни до самой недостроенной вершины дома-горы. Но если древнее, легендарное строительство башни было заброшено из-за того, что сооружавшие ее народы говорили на разных языках и не понимали друг друга, то Дом-Фудзи останется незаконченным и станет ненужным потому, что народы всего мира нашли единый язык Разума и общий путь истории.
Общий путь…
Матсумуре предстояла тяжелая задача сказать об этом пути своим соратникам — двум Питерам тен-Кате. Поймут ли они его? Не сочтут ли бежавшим от трудностей. Но нет! Этого никто из них не подумает, потому что главные трудности по намыву материка позади. Конечно, сделать еще предстоит больше, чем сделано, но теперь уже известно, как это делать, а лететь в космос вместе с миллионом людей (которых с успехом можно разместить в этой башне), осваивать, застраивать совсем новую планету, на которой человек будет великаном, — это, возможно, еще труднее, чем созидать на Земле новые материки.
С такими мыслями ехал Матсумура на ледяной материк. Поезд нырнул с поверхности земли в трубу, она повела его и дальше — через бывшее море — в ледяной монолит. Скоро Матсумура приедет туда, где в маленьком домике живет старый тен-Кате. Молодой, наверное, около него. Ведь старик был плох…
Приехав, Матсумура вспомнил, как он убеждал старого тен-Кате оставить берега старых Японских островов такими, какими они были, сохранить около них море в виде морских каналов, по которым в прежние порты могли бы проходить корабли. С ним согласились. И теперь былые острова очерчены морскими каналами. Сохранены традиции обитателей этих мест, но вместе с тем людям дан простор. Достаточно им перейти по одному из множества ажурных мостов через канал, и они оказываются в стране вишен, извилистых рек, озер, холмов, гейзеров, где под почвой и теплоизоляционным слоем, подобно вечной мерзлоте Сибири, держит на себе новую землю исполинский ледяной купол размером с море!
Иесуке Матсумура подходил к утопающему в зелени маленькому домику старого инженера, руководившего отсюда всеми работами.
Это был изящный японский домик, с крышей, загнутой вверх краями. Домик с садом — на льдине!..
Вдруг Матсумура остановился. Он увидел за оградой садика, маленького, «игрушечного» японского садика с миниатюрными деревцами, с мостиками, переброшенными через ручейки, крохотную девочку.
Зачем она здесь?
Бумажные стены веранды были раздвинуты. На нее вынесли кровать, на которой лежал, провалившись в подушках, глубокий старик с восковым лицом.
Навстречу Матсумуре шли Петя тен-Кате и его жена, Виленоль.
Виленоль приложила палец к губам.
Маленькая девочка Ана не понимала, что дедушка умирает. Она играла в его садике и была счастлива.
Самый старый дедушка, с длинной белой бородой, был добрый. Он заметил, что мама и папа грустные, и ласково говорил с ними.
На садик набежала тень. Маленькой Ане почему-то стало страшно и захотелось плакать.
Мама нашла ее в кустиках и повела в дом прощаться с дедушкой, хотя дедушка никуда не уезжал, а лежал в своей кровати на колесиках.
Дедушка тяжело дышал и смотрел вокруг немигающими, мутными глазами. Девочку подвели к нему, и она поцеловала его желтую жесткую руку.
Теперь можно было уйти, и Ана обрадовалась.
— И все-таки он будет жить, — сказала Виленоль японцу, глядя на дочку.
— Извините, — насторожился Матсумура, — но ведь академик Руденко не оставил надежд.
Виленоль кивнула в сторону играющей в песочнице девочки:
— В ком-нибудь из ее детей пробудят его память.
Петя тен-Кате стоял и молчал, глядя на бегущие тени облаков. Потом сказал:
— В этом — бессмертие Разума.
— Не только в этом, — заметил Матсумура, — еще в том, что он расселится по всей Вселенной.
— Вот как? — сказал Петя тен-Кате, пристально глядя на своего соратника. Он понял все, но ничем не упрекнул Матсумуру, только крепко пожал его руку выше локтя.
Глава пятая
ЗВЕЗДНАЯ АРМАДА
На Земле прошла еще одна весна, прошло лето, наступила осень. В саду у Вилены распустились золотые шары. Их было так много, что они напоминали ей огромные звезды, по которым надо держать путь.
В домике было уже чисто, но, словно перед большим праздником, Вилена продолжала уборку. Она махала «допотопной» тряпочкой, не доверяясь автоматам-пылесосам. Ей хотелось, чтобы «после нее» все осталось «в ажуре». Смахнув несуществующие пылинки с полированной крышки рояля, она прижалась к гладкому дереву щекой.
Вместе с сынишкой, захватив лишь небольшой чемоданчик (все остальное уже было отправлено), Вилена вышла из дому. Она осторожно прикрыла за собой дверь — не наделал бы сквозняк беды! — и с Аном бодро зашагала мимо клумб, за которыми так любила ухаживать, задержалась возле золотых шаров, прощалась с ними, глядя на них, как на живые существа.
Потом Вилена старалась на ходу дотянуться рукой до каждого дерева.
Так они с сынишкой вышли в поле.
Как хорошо, что «машины пищи» еще не всюду вытеснили земледелие! Здесь, может быть, в последний раз посеяли озимые. Они проросли нежной зеленью, и эти зеленя выглядели на фоне осеннего леса самой молодостью, идущей на смену!
А в лесу — множество пятен: оранжевых, красноватых, желтых… Вилене вдруг вздумалось, что это из лесу выглянули вдруг события прошлой жизни. Сколько же их! Ужас!
Она зажмурилась, стараясь перебороть минутную горькую слабость. Поддашься — и закрутишься сама сухим беспомощным листиком.
