Евгений Прошкин - В режиме бога
– Кирилл?..
Виктор остановился и вдруг заметил свое ружье, вернее то, во что оно превратилось. Пушки Гаусса больше не было, вместо нее на том же месте стояла двустволка – поцарапанная, пыльная, с надорванным ремнем и треснувшим прикладом.
– Кирилл? – перепросил Сигалов.
– Да-да! Вы говорили, что можете не вспомнить.
– Я же в Индексе… – пробормотал Виктор. – Я прошел!
Коммуникатор известил, что соединение установлено, и на экране замигал зеленый индикатор. Боковым зрением Сигалов отметил в галерее какие-то ритмичные вспышки, но не сразу понял, что они пульсируют в такт с пиктограммой на трубке Коновалова. А когда он всё-таки осознал это, долго не решался повернуть голову…
Зеленый огонек вспыхивал на рабочей станции из натюрморта. Станция оставалась нарисованной, причем не особенно старательно, но светодиод на ее панели то загорался, то гас.
На экране коммуникатора развернулось приложение «Закат».
«Подтвердить сброс поправок?»
«Да», – выбрал Сигалов.
Индикаторы на трубке и на картине замигали быстрей.
– Давно вы меня знаете? – спросил Виктор.
– Раньше вы ко мне частенько захаживали, – ответил старик. – Потом предупредили об отъезде. Вы не были уверены, что вернетесь… А если и вернетесь, то можете кое-что позабыть, – так вы сказали. Похоже, вы снова оказались правы. У вас всё в порядке?
– Не знаю, – обронил Сигалов. – Наверно, это вы должны мне объяснить, всё ли у меня в порядке…
– Вы снова вернулись, Кирилл, это самое главное. Значит, у вас получилось.
– Получилось?.. Что должно было получиться у Кирилла?
Виктор судорожно взглянул на трубку. Приложение «Закат» закрылось, доступа к нему больше не было. Индикаторы связи с внешним оборудованием погасли – и на экране, и на картине. Сигалов притронулся к холсту: светодиод на рабочей станции оказался всего лишь небрежным мазком кистью. Ничего уже не вернуть… Поправка к алгоритму была снята, запрет на создание зеркала внутри зеркала больше не действовал. Индекс начал копировать себя из реального мира, потому что он тоже был частью реальности. Внутреннее отражение, едва возникнув, принималось выполнять ту же задачу и создавало в себе еще одну копию – и это должно было повторяться снова и снова, пока перегруженная сеть не откажет. Такова была самоубийственная логика зеркала. Индекс, словно живое существо, с рождения стремился к гибели, но поправка к алгоритму это запрещала. Сбросив ее, Виктор позволил Индексу приступить к самоуничтожению. Он не ждал, что это произойдет мгновенно. Ресурсы сети были не безграничны, но велики, а проект Комитета наверняка имел высокий приоритет.
– Что еще… – Виктор запнулся. – Что еще я вам говорил? Я заранее знал, что появлюсь здесь снова?
– Вы всегда всё знаете заранее, я давно перестал удивляться. С днем рождения, Кирилл! – Старик выставил на прилавок бутылку «Джека Дэниэлса» и пару стаканов.
Сигалов лишь взглянул на этикетку и понял, что перехитрить близнеца ему не удалось. Всё вышло наоборот.
Кирилл ждал его – в этом месте, сегодня. Виктор сумел попасть в Индекс через черный ход, но не вопреки воле близнеца, а благодаря ей. Из всех людей на Земле он один мог одолеть этот маршрут. Окажись скрипт в чужих руках, никто из пользователей не продвинулся бы дальше аварии с апельсинами. Близнец выстроил путь для одного-единственного человека, и похоже, путь этот начинался гораздо раньше, чем казалось Виктору. Кирилл подарил ему самое дорогое, затем с легкостью отнял, а после показал, что запросто превратит это в пыль. Записка в рамке – для одного человека, блэкаут – для всего Комитета. Близнец создал идеальную ловушку: она не заманивала, она отпугивала и сопротивлялась. Сигалов не мог в нее не зайти.
– Но зачем… – проронил он.
– Вы и это забыли? Странно. – Хозяин лавки открыл бутылку и разлил виски. – Перед каждым Богом стоят две задачи. Первая – создать свой мир. И вторая… Ну же, Кирилл!
– Уничтожить свой мир… – потерянно вымолвил Виктор.
– Потому что некоторые мечты должны оставаться мечтами, – кивнул старик. – Но чтобы это понять, вначале нужно попробовать. – Он отсалютовал стаканом и выпил.
– Разрушить собственное творение? Зачем? Чтобы ощутить всевластие или чтобы избавиться от него?
– А разве это не одно и то же?
Владелец хлама с грохотом поставил пустой стакан, и Сигалов заметил, что морщины у него на лице начали разглаживаться. В первую секунду это можно было принять за игру теней, но вскоре на щеках старика остались лишь две вертикальные складки. Он не молодел, он превращался в восковую куклу. Седые спутанные волосы распрямились, а глаза уставились в одну точку. И кажется, это происходило не только с хозяином лавки. Всё вокруг теряло цвета, грани на квадратной бутылке скруглялись, а прозрачная этикетка растворялась в темной поверхности. Сигалов схватил свой стакан и проглотил залпом, пока любимый напиток не превратился в ноунейм.
Натюрморт, как и другие картины, стал монохромным, а медь в шкафах теперь была похожа на алюминий. В воздухе появилась легкая белесая дымка. Виктор направился к выходу, но туман сгущался так быстро, что дойти до двери он не успел. Через пару шагов Сигалов оказался в плотном мареве, и ему пришлось вытянуть руки. Никаких ориентиров, кроме пола, у Виктора не осталось. Он прошел вслепую еще несколько метров, сознавая, что, скорее всего, потерял направление. Рука наткнулась на деревянную полку – Сигалов ожидал, что в следующую секунду послышится звон падающих металлических предметов, но стеллаж оказался пустым. Виктор провел рукой в обе стороны и ничего не нашел. Он развернулся вправо от витрины и, придерживаясь за полку, двинулся дальше. Наконец-то нащупал дверь, открыл ее и вышел – куда-то в непроницаемое молоко.
Щелчок в небе был таким коротким, что Сигалов не мог поручиться, слышал ли он этот звук на самом деле. Однако по щелчку всё вокруг погрузилось во тьму, и Виктор решил, что ему не померещилось. Какое-то время он стоял на месте, полагая, что скоро всё возникнет вновь. Но чем дольше он ждал, тем яснее понимал, что ничего уже не возникнет – ни сейчас, ни когда-либо еще.
Сигалов рассмеялся и сказал в ватную тишину:
– Это же блэкаут.
Всё закончилось, Индекса больше не было, но Виктор почему-то продолжал оставаться внутри морфоскрипта. И как назло, он просил Мальвину не снимать с него немуль… Рано или поздно ей придется это сделать, но когда? Через час, через сутки?
Чтобы не торчать без толку, он снова пошел, как ему казалось – вперед, хотя в пространстве не было ни единого ориентира. Сигалов переступал по тверди, радуясь, что не проваливается, и выставив руки перед собой, чтобы не врезаться во что-нибудь лбом. Возможно, он не двигался, а скользил на месте, но поскольку понятие «место» в пустоте было такой же условностью, он предпочитал об этом не задумываться.
