Евгений Прошкин - Магистраль
— Помнишь нашу встречу в барьере? Я обещал, что у тебя получится…
— Ка-ак же!… Человек будущего! Все тебе известно!… Нет, дорогой потомок. Попробуй сам, если сможешь…
— Сказал же: нет…
— Я свяжусь со Службой, — не слушая, продолжал Шорохов, — назову им точку, и они пригонят сюда столько оперов, сколько поместится в этом тухлом семьдесят шестом году. Вторжение не состоится, потомок. Мне хотелось бы увидеть, как твоя магистраль превращается в пепел, но для меня это слишком большая роскошь. Достаточно того, что при мне Алла Терентьева и Алексей Шорохов познакомятся для дальнейшего бракосочетания… — Олег показал пальцем.
Алексей вышел из автобуса и занял очередь в табачный киоск. Очередь двигалась быстро.
— Мы говорили о гарантиях, — напомнил Иванов. — Прежде чем ты сожжешь четырнадцать миллиардов жизней, убедись, что готов потерять одну.
Он кивнул на угол сквера, где сидела бабулька с котом. Или кошкой… Олег, прищурившись, попытался ее разглядеть, но лицо скрывали кружевные поля дурацкой шляпы.
Вскочив, он добежал до крайней лавки и замер.
Старушка подняла голову.
— Это ты?!
— Олег… Какой же ты молодой, Олег… — Ася спрятала лицо в ладони и, то ли всхлипывая, то ли смеясь, повторила: — Какой ты молодой…
Кот шевельнул ушами и рассерженно воззрился на Шорохова.
— Ты чего?… Ася!…
Она убрала руки и привычно запустила их в рыжую шерсть Глаза, выцветшие, все в сухих морщинках, смотрели с печалью. Брови стали почти незаметными, по скулам рассыпались темные веснушки. Из-под шляпы свесилась прядь волос — невесомых, совершенно седых.
Кот заурчал и, кажется, всех простил.
— Ася, если тебе столько лет… Выходит, ты их прожила! Все эти годы…
— Прожила. Что такого?…
— Да, может быть… — обронил он. — Ничего особенного… Ты просто жива, Прелесть. Ты жива, вот и все…
Олег махнул Иванову рукой и окликнул проходившего мимо мужчину:
— Эй, папаша!…
Они были почти ровесниками, и это звучало как явный вызов.
— Что тебе?… Сынок…
— Шнурки болтаются.
Алексей выставил левый ботинок и, секунду помедлив, наклонился. И завязал. Крепко.
— Что-нибудь еще?…
— Все… Счастливо, папаша.
— Ну, тогда счастливо… — хмыкнул Алексей и, немного отойдя, оглянулся. — Сынок…
Олег завороженно следил, как тот приближается к девушке.
— Ася… Железка у тебя с собой?
— Железка?…
— Синхронизатор.
— Ах, это!… Железка… — Она улыбнулась.
— Уходи. Быстрее, Ася, ты не должна этого… Уходи! Старушка, потревожив кота, взяла с коленей сумочку. Алексей уже поравнялся с Ивановым, до Аллы Терентьевой ему оставалось совсем немного.
Шнурок завязан. И он не споткнется.
— Ася! Ты еще здесь?
— Хорошо, Олег, я уйду… Но…
— Ася, время кончилось! Я тебя любил, и всегда… — Он стиснул зубы и посмотрел на Алексея.
Еще метр или два до встречи, которой не будет. Еще одна или две секунды жизни, которой, в общем-то, и не было…
Опомнившись, Олег повернулся к Прелести, чтобы снова ее увидеть, но лавка оказалась пуста.
Он зажмурился.
И открыл глаза только через минуту.
Алексей давно пересек скверик и уже стоял у светофора. Алла по-прежнему ждала подругу.
Шорохов силился хоть что-нибудь в этом понять. Ноги мелко подрагивали, снизу на мир наплывали радужные круги.
— Доволен? — спросил, подойдя к нему, Иван Иванович.
Олег рухнул на скамейку.
— А ты?…
— О да, Шорох. — Он сел рядом. — Сказать тебе “спасибо”? От имени четырнадцати миллиардов и всех последующих поколений… На, держи… — Иванов протянул пачку “Кента”.
Шорохов равнодушно принял сигареты и закурил.
— Прелесть все-таки оставили в покое? Или это опять твои штуки с магистралью?
— Нет, не мои. Верховный координатор зоны решил ее не трогать. И тебя. Вы уволены из Службы и надежно… хм… залегендированы. — Иванов иронически изогнул брови. — Новый Старикан помешан на безопасности. Но он умеет ценить… маленькие услуги.
— Пастор?… Отказываться от должности не очень трудно… когда отказываешься от всего. Почему я не исчез?! — воскликнул Олег.
— Исчез? — удивился Иван Иванович. — Кто же тебе позволит, если все, что сделано, — сделано тобой? Исчезнет исполнитель — исчезнут результаты. Вот поэтому я и не мог прикасаться ни к чему в магистрали. Ты-то в ней останешься… Правда, после уничтожения программы ты не застрахован ни от пьяного ножа, ни от колес грузовика… Программа — это не так уж и плохо, главное, стараться ее не осознавать. Она вела тебя по безопасному пути — до самого барьера и дальше. А теперь ты можешь умереть завтра. Или даже сегодня… Но смерть — это другое. Из магистрали ты не исчезнешь.
— У меня же нет прототипа…
— Мнемопрограмму и генокод доставил сюда я. Это всего лишь информация, она считана с реального человека, но не связана с ним физически. Раньше ты был копией, снятой с оригинала, а теперь, допустим, копия, созданная чьим-то воображением. Почти оригинал. Без ясного будущего только…
Иван Иванович умиротворенно наблюдал, как Алла Терентьева идет к автобусной остановке.
— Я же всегда подчинялся программе, — сказал Олег, впрочем, без злости, — и до сканирования, и после, и во время того фиктивного сбоя… Как же она позволила себя стереть?
— Программа не позволяет и не запрещает, она только приказывает. И в ней были еще шестьдесят пять лет… жизни по программе. Встреча с Дактилем там тоже была. Жалеешь?…
Олег отрицательно покачал головой.
— В программе прописывается тот или иной поступок, — продолжал Иванов. — Или реплика, или даже мысль… Или — ничего… Я оставил в ней дырку длительностью четыре минуты… Чтобы сделать свободный выбор, тебе понадобилось меньше двух. Теперь этот выбор с тобой навсегда, Олег. С момента загрузки обрезанной программы — на долгие годы. А может, и недолгие… Но я тебе завидую. Сам я на такое решиться не смог. Ни разу.
Шорохов стремительно обернулся.
— Иван?…
— Я просто выполнил свою задачу. И не выбрал ничего иного… Для меня в магистрали место не приготовлено.
— Даже в твоей?
— Ни “твоей”, ни “моей” больше нет. Они слились и стали единой, общей — с безумной войной семьдесят первого, с тремя десятилетиями звериного выживания, с новыми государствами и новыми войнами… Барьер уже сняли. Ты открыл своему настоящему дорогу вперед. Паршивая дорога, что там говорить… Но где же взять другую?…
— Иван Иванович Иванов… — негромко произнес Олег. — Это была подсказка? Для меня?
— Скорее, для меня… напоминание о том, что я искусственный объект. Как будто об этом можно забыть…
