Джоан Виндж - Водопад грез
Я не ожидал, что еще что-то функционирует, но на дисплее высветилось: АВАРИЯ. Автоматический сигнал, приведенный в действие падением. Я снова взглянул через плечо на пустую кабину, соображая, что это значит. Видимо здесь уже появился транспорт Тау и забрал их, живых или мертвых. Я никак не мог узнать, в каком состоянии были они, как не мог рассчитывать на еще одну спасательную команду или на какую-либо иную надежду спастись.
Я внушил себе, что «спасение» Тау по отношению ко мне будет означать выстрел в голову. Я не ждал от них справедливости после того, что наделал, на гидранов я тоже не рассчитывал. Единственной надеждой оставалась Мийа.
Но я понятия не имел, где она сейчас, а она не знала, что со мной произошло. Две дюжины патриотов потребовалось для того, чтобы отправить меня сюда. А один телепат никак не мог обыскать всю планету. И мой мозг никак не мог дотянуться до нее, даже если бы я знал, где она, Я соскользнул на пол, совершенно обессиленный болью.
Небо снаружи было почти темным. Ветер, проникающий внутрь машины, становился все холоднее. Если я сейчас покину флайер, то замерзну до смерти. Этого я хотел не больше того, чтобы остаться здесь. Я пополз по проходу в заднюю часть кабины. Там кровяных пятен было еще больше и валялись разорванные упаковки пакетов первой помощи. Это значило хотя бы, что кто-то был в живых достаточно долго, чтобы воспользоваться ими.
Я спрятал несколько неиспользованных таблеток от боли в карман, не зная, насколько онемеют от них мои руки, и проглотил большую часть аварийного запаса продуктов, прежде чем принять таблетки.
У меня уже не осталось сил ни для чего другого. Я забился в угол, пытаясь найти такое положение, при котором мои легкие будут дышать, стараясь найти участок пола, который не будет казаться мне постелью из лезвий. Такого тут не было. Я закрыл глаза, и мой мозг полетел в пустоту.
Я потерял счет тому, сколько раз я просыпался за ночь, дрожа от холода или трясясь от жара в темном гробу флайера. Я просыпался, когда во сне Мийа брала меня на руки, убирая мою боль, когда во сне Наох использовала мой мозг и мое тело как орудие своей мести, когда я вспоминал смерть на улицах Старого города, когда мне снилось, что я умираю, покинутый всеми, в дикой глуши чужой планеты.
Наконец я проснулся, оттого что через окошко над моей головой на меня струился свет нового дня. Действие анестезии кончилось. От новой вспышки боли на меня навалился приступ рвоты, но сил на нее не было. Сверкающие лучи утреннего солнца не несли тепла, но все мое тело горело как новая звезда. Каждый вдох стоил мне больших усилий, чем вчера, а приносил меньше эффекта. Я лежал, взирая на утро за окном, пытаясь радоваться тому, что дожил до него.
Заставив себя приподняться, я нашел контейнер с едой, не замеченный вчера. Я выпил остатки воды, больше проливая на пол, переводя дыхание, когда ледяная вода стекала по моей одежде. Полыхающее жаром тело вздрагивало от прикосновений этих холодных капель, словно они были пальцами на руке смерти, но я отчаянно продолжал пить, пока не осушил сосуд до дна. Мое горло не стало менее пересохшим, чем было до того.
Я поглядел на пол в кровавых пятнах. Крови стало больше, чем было здесь вчера вечером, насколько я помнил. Свежая кровь. Кровь, которая просочилась сквозь мои рваные брюки и куртку. Я с усилием поднялся на ноги, желая выбраться отсюда, желая больше не видеть крови и других напоминаний о том, что я сделал или что сделали со мной.
Я двинулся к люку и не то соскользнул, не то упал в него, ударившись о землю, расплавленную и почерневшую от крушения флайера. Я долго лежал, ожидая, пока красные круги боли отойдут в моем сознании на второй план, оставив пространство для каких-либо других мыслей, пока холодный острый аромат ветра не выгонит запах крови из моих легких.
Я подполз и прислонился к стенке флайера. Зачем я мучаю себя, неужели мне настолько хочется умереть на открытом воздухе? Я ненавидел открытые пространства с того времени, как покинул Старый город, подобно тому как кто-то, проживший всю жизнь запертым в клозете, будет ненавидеть открытую дверь. Подняв глаза к небу, я увидел распаханное поле облаков, плывущих ко мне со стороны далеких рифов, и подумал об ан лирр, вспомнил Мийю.
Интересно, глядела ли она когда-нибудь на облачных китов так, как я видел их через линзы Воуно? Будет ли у нее когда-нибудь возможность так посмотреть на них?
Мийа… Мне казалось, что в нагромождении облаков я вижу ее лицо. Неужели я увижу всю свою жизнь проигранной на сцене неба, если буду смотреть ввысь достаточно долго? Если проживу достаточно долго. Но и в облаках, и в моих мыслях было только лицо Мийи. Все остальное было смешано, превращено в хаос.
«Мийа, — мысленно позвал я ее, что было так же неразумно, как и прочие мои мысли. — Мийа. Я виноват». — Но в чем я был виноват, я не мог бы сказать.
Подчиняясь внезапному импульсу, я потянулся за линзами Воуно и приложил их к глазам. От движения у меня из горла вырвался хрип. Но когда линзы сфокусировались, я увидел, чем на самом деле были эти облака: ан лирр. Те самые, должно быть, посмотреть на которые вез Киссиндру Воуно. Я помнил, что он обещал это путешествие нам обоим вечность назад.
Облачные киты плыли как видение высшей правды — то, что всегда ускользало от меня и будет ускользать, пока я прикован цепью к мертвому грузу прошлого. Я видел, как их мысли падали с неба, мечты, наполненные чудесами, немыслимыми для замкнутого в себе сознания человека. Человечеству не дано понять этот дар творцов. Это наследие гидранов, и только их. Я смотрел, как лился, сверкая, чудесный дождь, как медленно плыли в светлой вышине громады облачных китов. Я почувствовал поцелуй ледяной капельки на своем поднятом вверх лице, и опустил ненадолго линзы, чтобы увидеть, как падает снег в мире, видимом для моих глаз.
Я открыл рот, чтобы падающий снег смягчил мои пересохшие губы и язык, во мне уже не было страха, он стал ненужным чувством. Я раскрыл свои мысли для ласкового касания водопада грез, не зная, засыпаю я или умираю.
Казалось, облака приближаются к земле, ползут по ней, окутывая меня беспокойным шевелящимся туманом. Призрачный огонь озарял разбитый корпус флайера, в тумане мерцали огоньки. Прогремел гром и, отразившись от далеких холмов, вернулся эхом, проникая мне в грудь. Мне казалось, что у меня нет кожи, нет ничего, отделяющего мои внутренние ощущения от окружающего меня моря энергии. В моей голове вспыхивали и бледнели образы, и я уже не знал, открыты или закрыты мои глаза. Мерцание обволакивало кончики моих пальцев, такое же призрачное, как снежные хлопья, тающие на моем горящем лице.
