Георгий Мартынов - Каллисто
Каллистяне не были знакомы с поцелуем. Такого обучая у них никогда не существовало. Дьеньи не поцеловала руку Широкова, она только коснулась ее своими губами.
Его бросило в жар. Он боялся пошевельнуться, чтобы как-нибудь не выдать ей, что не спит. К счастью, Дьеньи тотчас же отошла.
Зачем она это сделала? Широков не переставал задавать себе этот вопрос и не находил ответа. Он никому, даже Синяеву, не говорил об этом случае.
Поведение Дьеньи по отношению к нему оставалось прежним. Она, казалось, не делала никакой разницы между ним и Синяевым. Широкову иногда мучительно хотелось спросить ее о причине странного поступка, но какое-то сложное чувство, быть может боязнь разочарования, удерживало его.
«Если бы она узнала, что я не спал тогда, — думал Широков, — изменилось бы ее отношение ко мне или нет?»
И он не мог признаться даже самому себе, какой ответ на этот вопрос был бы ему приятнее.
На память о Кетьо Широков получил маленький шрам на лбу, который, по словам Синьга, должен был скоро совсем исчезнуть.
Настал, наконец, день отлета с Кетьо. Оба друга без всякой грусти расстались с планетой. Она нисколько не походила на Землю, а видеть оранжево-красную растительность они предпочитали на Каллисто.
— В Сетито, — сказал Синяев, — мы увидели далекое прошлое нашей родины. Кетьо тоже прошлое, но более близкое. Теперь предстоит увидеть будущее. Каким-то будет оно?
— Не может быть никакого сомнения, что прекрасным, — ответил Широков.
Рано утром, когда вокруг только начал расходиться ночной туман, разгоняемый лучами только что взошедшего Рельоса, белый шар медленно поднялся над равниной Кетьо.
Начался последний и самый короткий перегон. До Каллисто было всего пять земных суток пути.
И вот за прозрачными экранами раскинулась панорама долгожданной планеты.
Во все стороны, до самого горизонта, был океан. Оранжево-красный остров ярким пятном выделялся на его темно-синей поверхности. Крохотными белыми точками виднелись несколько зданий и тонкие ниточки колец бьеньетостанции.
Весь экипаж находился в помещении центрального пульта. Диегонь сидел у щита управления, остальные толпились у «окон».
Взволнованные и мучимые нетерпением, каллистяне не спускали глаз с родной картины. Долгие годы они ждали этого момента, и вот он, наконец, настал. Остались позади бесконечные просторы Вселенной — черная безвоздушная бездна. Звездолет летел в атмосфере Каллисто. Еще немного — они ступят на землю, вдохнут родной воздух, обнимут близких. Им казалось, что корабль почти не движется, и нетерпеливые взгляды поминутно обращались к Диегоню, словно прося его увеличить скорость.
Широков и Синяев обнявшись стояли рядом. Они молчали, без слов понимая друг друга. Цель, достижению которой они отдали столько лет жизни, была перед ними.
Каллисто! К ней стремились они, оставив на Земле все, что было им дорого. Ради нее, ради того, чтобы увидеть будущее своей Земли, согласились они на томительные годы пребывания на звездолете. Ради новых знаний, ради пользы для всего человечества совершили они долгий и тяжелый путь.
И вот Каллисто перед ними!
Впереди три года большого и напряженного труда.
Широков и Синяев отдохнули с избытком. Они были полны энергии и желания трудиться. И только в самой глубине их сознания таилась смутная тревога, вызванная опасениями Гесьяня. Они гнали ее от себя, но тревога упорно возвращалась, отравляя радость достижения цели, вызывая теперь уже бесполезные мысли.
С прямотой, свойственной каллистянам, Гесьянь не пытался успокоить их, он открыто говорил, что считает их прилет на Каллисто преждевременным.
— Вам надо было несколько месяцев провести на Сетито и не менее года на Кетьо. А еще лучше — провести соответствующую подготовку у себя, на Земле, — говорил он, — а тогда уже лететь на Каллисто. То, что сделано нами, недостаточно. Я не могу поручиться, что вам не придется в ближайшее время вернуться на Сетито.
Широков как врач хорошо понимал основательность опасений Гесьяня. Он уже убедился, что Рельос не Солнце. Его лучи обладали иными свойствами, несли в себе гораздо больше энергии. Они явно действовали на организм не так, как лучи Солнца.
— Что ж! — говорил Синяев. — Если Гесьянь окажется прав, вернемся на Сетито, а затем снова отправимся на Каллисто. Задача, поставленная перед нами, должна быть выполнена во что бы то ни стало.
Первое, правда малосущественное и давно предвиденное, отличие Рельоса от Солнца уже на Кетьо дало себя знать. Оба человека Земли были вынуждены надеть темные очки, с дымчатыми стеклами. Широко открытые глаза людей были не в состоянии переносить ослепляюще яркий белый свет Рельоса. Все три года пребывания на Каллисто им придется видеть мир через эти стекла. Но очки были подобраны так, что все разнообразие цветов и оттенков не пропадало, а только смягчалось, становилось подобным цветам и оттенкам на Земле. Они видели окружающие предметы такими же, какими видели их каллистяне незащищенными глазами.
Звездолет медленно опускался все ниже и ниже.
С жадным любопытством друзья всматривались в оранжевый остров. Они не видели ни на нем, ни вокруг него никаких признаков, что обитатели планеты готовятся встретить вернувшийся звездолет. А они хорошо знали, что каллистяне все эти годы с нетерпением ждали Диегоня и его спутников, а теперь, когда они узнали, что на корабле находятся двое людей другого мира, это нетерпение увеличилось во много раз.
Остров, море и воздух были пустынны.
— Разве вас не будут встречать? — спросил Широков у Синьга, стоявшего рядом с ним.
— Будут, но не здесь, — ответил Гесьянь, услышавший вопрос. — На острове нас встретят только работники космической станции.
Диегонь протянул руку и повернул рукоятку на пульте. Изображение на экране, возле которого стояли Широков и Синяев, дрогнуло, и вдруг весь остров со стремительной быстротой «помчался навстречу». Через несколько мгновений показались здания, приблизились вплотную, исчезли за краями экрана, и вот перед ними, в двух шагах, мраморная арка. Они увидели по бокам две скульптуры и группу каллистян, которые, казалось, смотрели прямо на них.
— Вот мой отец, — раздался позади Широкова голос Дьеньи, и ее тонкая рука протянулась к экрану, указывая на человека, стоявшего рядом с высоким стариком, опиравшимся на толстую трость.
Широков вздрогнул. В последнее время, когда Дьеньи была близко, он испытывал волнение и какую-то непонятную тревогу.
Диегонь попросил Мьеньоня сменить его и подошел к экрану.
