Кир Булычев - Сто лет тому вперед
— Ну хорошо, — заявил диспетчер. — Погодите.
Он нажал кнопку на пульте, панель на стене отодвинулась, и там оказались полки с книгами. Диспетчер снял одну из книг.
— Тут есть описание прилета первых космонавтов? — спросил Громозека.
— Одну минутку, — попросил диспетчер.
Он перелистал книгу.
— Читайте, — сказал Громозека.
В предвкушении удовольствия он даже притопывал щупальцами по гладкому полу дежурного спутника.
— «И вот показался корабль», — прочел диспетчер.
— Дальше, — торопил его Громозека, заглядывая через плечо маленькому человечку. — Вот. — И он ткнул ногтем в строчку.
— «Праздник был украшен любопытным поступком одной из девушек, — прочел диспетчер. — Она первой подбежала к кораблю и опрыскала космонавтов духами. Имя ее осталось неизвестным».
— И все? — спросила Алиса.
— И все.
— Это была я. Только никакие это были не духи. А вакцина.
Но тут Громозека понял, что терпение диспетчера полностью истощилось, и сказал:
— Шутки в сторону. Разговор нам предстоит долгий и серьезный. Я обращаюсь к вам официально: корабль «Земля» просит разрешения Колеиды совершить посадку на удобном для вас космодроме. Больше я не буду говорить загадками и все подробно объясню представителям вашего правительства.
— Подождите немного, — сказал диспетчер с облегчением. — Сейчас я узнаю, на каком из космодромов есть свободные стоянки.
А когда Алиса с Громозекой шли обратно к своему кораблю, Громозека легонько потрепал Алису когтем по плечу и сказал:
— Не расстраивайся. Может, тебе еще поставят памятник на этой планете.
— Не нужен мне их памятник, — сказала Алиса. — Главное — что они остались живы и здоровы.
Она помолчала и добавила:
— Только обидно, что в истории написано, будто я поливала их духами.
— В истории остается только главное, — сказал Громозека. — А детали могут и не сохраниться в памяти людей.
Сто лет тому вперед
Часть первая
Гость из прошлого
Глава 1
А если за дверью анаконда?
Родители у Коли сравнительно нестарые — им еще сорока нет. А сами себя считают совсем молодыми, купили катер, красят его и лелеют, втаскивают на берег, спускают на воду, чинят мотор, созывают гостей, чтобы жарить шашлыки и петь туристские песни. Но путешественники они никудышные, совершенно не умеют пользоваться своим счастьем. В прошлом году две недели путешествовали по Волге, а проплыли всего сто километров — можно от смеха умереть. Коле с ними неинтересно. Их романтика ему не подходит, очень уж она комфортабельная. Вот и в то апрельское воскресенье он наотрез отказался ехать с ними красить драгоценную «Чайку». Он сказал, что у него завтра контрольная. Родители так умилились его сознательностью, что не стали уговаривать. И у Коли оказалось совершенно свободное воскресенье, без родителей, без дел, живи в свое удовольствие, как греческий философ Эпикур.
Когда Коля проснулся, родителей уже не было. На столе лежала записка с просьбой сходить за кефиром и рубль.
С утра свободный день кажется бесконечным. Поэтому Коля не спешил. Он включил на полную громкость радио и стал думать, кому позвонить. Но было еще рано, все друзья спали, и Коля решил сходить за кефиром. Он взял рубль, сумку, пустые бутылки и вышел на лестницу.
По лестнице прямо к нему шли два санитара и несли сложенные носилки. Санитары были пожилые, крепкие, похожие на грузчиков, только в форменных фуражках и белых халатах. Коля остановился. И тогда он заметил, что дверь в соседнюю квартиру приоткрыта и оттуда доносятся голоса. Санитары пронесли носилки в ту дверь. Что-то случилось с соседом, Николаем Николаевичем.
Сосед жил один, часто ездил в командировки, а где он работал, Коля не знал. Коля решил подождать. Вскоре дверь отворилась, и санитары вынесли на лестницу носилки. На носилках лежал Николай Николаевич, бледный, покрытый простыней почти до самого горла. Сзади шел молодой врач с толстым чемоданчиком. Врач остановился в дверях и спросил:
— Что делать с квартирой?
В этот момент Николай Николаевич увидел Колю и обрадовался.
— Здравствуй, тезка, — сказал он тихо. — Хорошо, что ты мне встретился. Видишь, сердце прихватило. Такая вот незадача!
— Ничего, — сказал Коля, — вы выздоровеете.
— Спасибо на добром слове. У меня к тебе просьба: возьми мой ключ. Ко мне на днях должен друг приехать из Мурманска. Он знает, что, если меня дома нет, ключи у вас.
— Как всегда, — сказал Коля. Потом обернулся к доктору и добавил: — Вы захлопните, а ключ мне передайте.
Коля проводил носилки с Николаем Николаевичем до улицы. Санитары аккуратно поставили их в «Скорую помощь». Сердечникам нужен полный покой.
— Когда ждать? — спросил он Николая Николаевича, уже лежащего в машине.
— Через месяц. Может, раньше. Я вам позвоню, как буду вставать.
— Позвоните, я вас навещу, — сказал Коля. — Может, фруктов купить надо? Вы не стесняйтесь.
— Мой друг из Мурманска должен привезти мне лекарство. Я надеюсь на твое посредничество.
— Не сомневайтесь, — сказал Коля. — Мои старики тоже рады вам помочь.
«Скорая помощь» резко взяла с места и умчалась в клинику Склифосовского, как сказал Коле доктор на прощание. Коля постоял, поглядел вслед машине. Ему было жалко Николая Николаевича. Сосед был приличный человек, никогда не изображал из себя наставника малолетних, не учил жить, а поговорить с ним было интересно.
Потом Коля сходил в магазин, купил кефир. Когда платил в кассу, нащупал в кармане ключ от квартиры Николая Николаевича и подумал — не забыть бы повесить его в коридоре на видном месте: когда приедет друг из Мурманска, ключ сразу найдется. Но, вернувшись домой, Коля ключ не повесил. У него возникла мысль.
Дело в том, что на письменном столе Николая Николаевича стояла модель фрегата. Она была из дерева, паруса матерчатые, ванты из шпагата, пушки настоящие, медные. Николай Николаевич сказал как-то, что фрегат сделан из двух тысяч частей и точно скопирован с настоящего. Коля любил смотреть на фрегат. Если чуть присесть и прищурить глаза, можно представить, что фрегат плывет по океану, а паруса обвисли, потому что вторую неделю стоит штиль.
Когда Фима Королев из Колиного класса узнал про фрегат, он стал проситься в гости к Николаю Николаевичу, но Коля не спешил вести его в гости. Фиму опасно водить в гости, потому что он страшно нахальный, неуклюжий, обязательно что-нибудь схватит и разобьет. Фиме надоело напоминать, и он сказал: