Олег Дивов - Леди не движется – 2
Крюгеру идея действительно понравилась.
* * *Неделя. Никаких успехов. В разных округах задержано несколько мулатов, но никто из них не был Князевым. Пальба из зенитной пушки по воробьям.
– Черт, нам надо хоть как-то уточнить, где его искать, – страдал Йен. – Потому что прочесывать толпы по всей Танире – на это армии не хватит.
Мы сидели в кафе – втроем, потому что с утра на мне повис Макс. Йен к нему уже привык и не обращал внимания.
– А куда он любил ходить при жизни? – спросил Макс.
– Туда он не пойдет, – ответила я. – Макс, ну забудь, что человек – дурак. Он умный. Раньше был беспечным, а теперь он еще и пуганый. Причем качественно пуганый.
– И что? Если умный, так у него нет никаких старых привычек?
– Семья отпадает, – сказал Йен. – Семью я на всякий случай отслеживаю. И первую – тоже. Другой родни нет. Клиентуру всю пробил.
– Ладно, – Макс облокотился о стол. – Какие-нибудь его бытовые привычки известны? Машины какой марки предпочитал? Выпивка, курево, предпочтения в еде? Где брал таблетки и какие?
Йен отрицательно покачал головой:
– Машины было две, подержанные, выбирал по доступности, а не марке. Вегетарианец, брал овощи у соседки, таблетки и концентраты – во всех попутных супермаркетах. На себе экономил, а жене покупал только натуральное. Но сейчас жена живет одна и покупает сама. Пил и курил, пока не крестился. Стал ходить в церковь и дурные привычки оставил. В церкви я тоже был, там его с момента «гибели» не видели, ни с кем из общины близких контактов не поддерживал. Ничего нет.
– Йен, а он вообще как прихожанин – какой был? – насторожилась я.
– Истовый, – сказал Йен. – Пламенный верующий.
Я даже привстала на стуле:
– А сколько на Танире православных церквей?
У Йена загорелись глаза.
* * *– Ни черта из этой затеи не выйдет, – уверенно сказал Макс.
– Выйдет, – спокойно сказала я.
Макс покачал головой. Отрезал кусочек мяса, протянул мне на вилке:
– Ты хоть попробуй.
– Я никогда не пробовала мяса, по-твоему?
– Тогда я не понимаю, зачем ты ешь этих креветок. Ни вкуса ни запаха.
– Если у креветок появляется запах, есть их уже не рекомендуется.
– А зачем есть то, что… Дел, это ж вата. Просто питательная вата.
– Макс, – я отложила вилку, – не учи меня работать, а? Это протеин. Он переваривается почти на сто процентов. Мне плевать на вкус, но с этой пищей я хотя бы уверена, что кишечник не отвлечет меня от работы. Ты прикинь, сколько я хожу. И какие от ходьбы после еды бывают спецэффекты.
Макс фыркнул:
– Ты б еще таблетками питалась.
– А вот это лишнее. Я зря, по-твоему, несколько месяцев была княгиней Сонно?
– Ну наконец-то, хоть какой-то бонус обнаружила.
– К тому же таблетки и концентраты не так уж плохи, – заметила я. – По крайней мере, они не протухают.
– Да, только проживешь ты на них в полтора раза меньше, чем могла бы.
– Макс, – я подалась вперед, – когда мне будет сто двадцать, мне будет ну абсолютно все равно, проживу я сто тридцать или сто пятьдесят. Потому что в сто двадцать я в любом случае, при любой схеме питания, при любой медицине и месте проживания буду старухой.
– Что? – Макс аж взвился. – Какой старухой? Ты что, разницы совсем не видишь?
– Не вижу. И никакая женщина не видит. Потому что у женщин и мужчин разный механизм старения. Мужчина до смерти может иметь детей – ему только здоровье нужно, а так у него от природы все есть. Вот у мужчины лишние двадцать лет могут принести о-го-го сколько. А самая здоровая женщина, хоть на таблетках, хоть на чем, в семьдесят теряет фертильность. И наплевать, как она выглядит, – она уже не женщина.
Я не стала говорить, что вопрос с моей персональной фертильностью решился несколько лет назад и не в мою пользу. Это частный случай. Незачем ставить его в принципиальную схему.
– Это ты до старости будешь прыгать и зажигать, – добавила я. – Потому что у тебя не потеряется ни одна возможность. Кое-что будет получаться помедленней и пореже, чем в юности, но ведь будет получаться? А у меня, извини, уже все будет впустую. Так что не надо мне тут рассказывать о пользе натурального питания. Тот период, который меня интересует, я одинаково хорошо проживу и на таблетках, и на креветках. А все, что дальше, меня мало волнует.
– Учишь тебя, учишь, – тяжело вздохнул Макс, – и все без толку. Твои арканзасские замашки вылезают всюду. Да черт с тобой, ешь что хочешь. Только, пожалуйста, в моем присутствии – без синтетики. Если не хочешь, чтоб я эту синтетику тебе за шиворот засунул.
– Макс, – холодно сказала я, – ты зачем за мной увязался? Другую игру придумать не сумел, решил, что детективный фон сойдет за медовый месяц? Я работаю. А вот что тут делаешь ты, я не понимаю. Заткнись или убирайся.
– Да заткнулся, заткнулся. Работай, я не против. Только напрягаться не стоит, – ядовито заметил он. – Все равно он тут не появится. Если мужик даже на беременную жену не приходит поглядеть издали, если он не интересуется тем, что у него вот-вот родится сын, то в церковь он не пойдет точно.
– У кого какие ценности.
– И ты хочешь сказать, есть мужчины, которым церковь важнее семьи?
– Ты считаешь, их нет?
– Я считаю, что это не мужчины.
– Но-но, – сказала я, – у меня родственник – католический епископ. Язык прикуси, а то это будет последняя наша встреча.
– Я не имел в виду твоего родственника. Он с семьей не порывал. У него как была родня, так и осталась. А своей семьи он и не заводил. И вот это – правильно. Точно так же, как младший братец твоего Маккинби. Знаешь, если парень с детства решил быть аскетом, это его дело. Он никого не предает этим. Но если он бросил одну жену с ребенком, потом вторую – беременную…
– Мы не знаем, – оборвала его я.
– Чего мы не знаем?
– Того, что он бросил. Представь себя на его месте. Он украл кучу бабла и собирается удрать с ним. Он понимает, что искать его у жены будут первым делом. Он нарочно туда даже близко не подходит, чтобы копы отстали от его жены. Потом она родит, все окончательно утихнет, тут-то ей и предложат переехать в хорошее место. Где ее будет ждать муж.
– Вариант, – согласился Макс. – Но не верю.
– Потому что ты всегда считал верующих чокнутыми.
– Считал, ну и что?
– А верующие считают чокнутым тебя. Кто прав? Их больше.
– Зато я выше.
– Верующих принцев тоже хватает.
– Дел, сколько церквей мы уже обошли? Шесть? Эта – седьмая. И я бы, будь я верующим, ее не выбрал. В ней ни соборного пафоса, ни провинциального аскетизма. Это ж не храм, а архитектурный кич. Ноль харизмы и толпы скучающих туристов вокруг. Здесь толком не помолишься.
