Джеймс Блиш - «Если», 2002 № 06
А в действительности и у тех, и у других — одна и та же картина мира в головах. До смешного (или грустного, кому как) одинаковое видение. Всем тут неприятно, и все подсознательно готовы задавить в себе эту неприязнь, но только за деньги и ненадолго. Потому что за деньги счастья не купишь. Сравнительный анализ текстов показывает: претензии к обществу, государству, мирозданию, наконец, обе группы авторов предъявляют аналогичные. Озабоченность и страхи у них совпадают на сто процентов. Только некоторым позарез нужно было социализироваться — ну вот; «Новая Космогония» помогла. И что теперь? А все то же скатывание в пропасть вместе с ужасным нашим миром, только более комфортное.
Характерная черта любого протестного жанра — внутренняя установка на самоуничтожение. Все-таки протест суть проекция вовне некоего страха (заметьте, никакого обидного для киберпанков смысла я в термин «страх» не вкладываю). Но размахивать страхом, как флагом, до бесконечности нельзя. Либо ваша аутотерапия возымеет действие, и страх отступит, либо сам повод для страха рухнет а-ля СССР. Тут и жанру конец.
Нет, формально он еще может трепыхаться (вспомним парадоксальный, хотя и объяснимый внутренней потребностью авторов, всплеск антисоветской писанины в начале 90-х), давать метастазы в смежные на-правления, порождать разные «пост» или «гипер» течения. Но живое дыхание жанра прерывается, и значит — что-то произошло. Кончилось, переменилось, началось ли? А вот это самое интересное.
С появлением на книжном рынке «Белого квадрата» можно смело утверждать: сработал внутренний таймер русского киберпанка.
Вы спросите: а он что, вообще был? Ну, скажем так, русская литература — Большая Литература, без скидок «на фантастику» — породила несомненного предтечу киберпанка. Цикл рассказов Ильи Варшавского «Солнце заходит в Дономаге» стал блестящим отражением ужаса мыслящего существа перед разбуженным им чудовищем технологической цивилизации. Однако Варшавский с чудовищем расправился — бомбой прихлопнул. Он строил текст в рамках классической литературной традиции, тяготеющей не столько к суровой правде жизни, сколько к диккенсовским «справедливым концовкам». Отчасти на его выбор могла повлиять и общая тревожная напряженность периода «холодной войны», но, скорее всего, Варшавскому просто не пришло бы в голову написать на подобную тему авантюрный роман, историю эффективного выживания мелкого уродца в желудочно-кишечном тракте Большого Монстра. В литературной традиции — все той же русской классической — не предусмотрено угла зрения, под которым виден такой персонаж. И это тоже, наверное, справедливо, потому что глядеть особенно не на что. К вашему сведению, Джонни-мнемоник, реальный, а не придуманный — умер. Не было там никакой истории, не о чем оказалось писать. Недаром в рассказах Варшавского любые человеческие отклонения от нормы переваривались Монстром без изжоги и отрыжки. И быстро. Жалко было их, отклонившихся, и ужас сгущался, становясь все ощутимее. Ведь «нормальных» переваривало с тем же результатом, разве что медленнее.
Увы, мы не можем запустить в своего Монстра бомбой, потому что сами у него в кишках. Мы вообще мало что можем, поскольку гораздо быстрее делаем, нежели осознаем. Думать быстро умеем, осознавать — увы. Издержка технологического пути развития. Тотальный примат системного подхода над интуицией. Американец знает, что атомная бомба не оружие, пока ее не применишь демонстративно по скоплению живой силы противника (можно по гражданским, и лучше два раза). Это такая слегка приземленная спейсопера. Русский знает, как сделать из пробки от шампанского десять запчастей к «Запорожцу». Это чистой воды героическая фэнтези. А вот араб знает, как парой «Боингов» убить несколько тысяч американцев. Это киберпанк в действии.
Грустно, конечно, но чем скорее мы уясним всю глубину проникновения фантастики в реальность, тем больше останется времени на раздумья, куда идти дальше.
И «Белый квадрат» — роман «стыковой», обозначающий переход в новое качество, от яростной инфантильной ненависти к печальному взрослому пониманию. В нем нет характерного киберпанковского драйва и безбашенности, его основной мотив — разъедающая душу горечь по возможному, но утраченному. Дивного нового мира высоких технологий не будет. Гнусный новый мир высоких технологий — сколько угодно. Киберпанк показал такие убедительные зубы, что никакого смысла писать его не осталось. Нет смысла бояться того, что уже съело и теперь переваривает тебя. Пора бояться того, чем ты станешь после. Пора шагать во взрослую жизнь и открывать новые жанры.
«Кто виноват?» Да ты сам и виноват.
«Что делать?» Что-то другое.
Я бы от себя еще на один вопросец дал ответ.
«Куда мы идем?» Говорят, куда ни иди, все равно придешь к тому же, только с другой стороны.
Говорят, Земля круглая.
Олег ДИВОВ
ДО АПОКАЛИПСИСА ЕЩЕ ПОЖИВЕМ!
Если вы встретили инопланетного зверя, похожего на кота и ведущего себя точно так же, как кот, это еще не значит, что в один прекрасный момент он не заговорит с вами человеческим голосом.
А если у человечества в самый критический момент его существования внезапно появились инопланетные друзья, еще не известно, чего от них ожидать. Впрочем, выбора у людей нет. Ведь только прекрасные, обаятельные и дружелюбные марцалы могут помочь землянам отразить инопланетную агрессию, развязанную космической Империей. А заодно и справиться с технологическими трудностями, вызванными «хроносдвигом», в результате которого на Земле вышла из строя вся полупроводниковая электроника и человечество оказалось отброшено на полвека назад. Отныне оно вынуждено жить по средствам. Кто не научится, исчезнет с политической карты мира, подобно Соединенным Штатам, распавшимся на три части. Необходимость борьбы с малопонятной опасностью извне (любимая тема А. Лазарчука со времен «Солдат Вавилона») не повлекла объединения стран и народов в одну семью, плечом к плечу стоящую «на стенах Вавилона», но, по крайней мере, ликвидировала тотальное силовое противостояние между государствами, открыв новый канал для сбыта излишней мальчишеской агрессивности. Ирина Андронати и Андрей Лазарчук, авторы романа «За право летать: из цикла «Космополиты» (издательство «АСТ»), подчеркивают время действия — август четырнадцатого года. Две тысячи четырнадцатого. В раскаленном добела небе четырнадцатилетние крапивинские (или орсон-скотт-кардовские?) мальчишки и девчонки ведут отчаянные сражения с имперскими крейсерами: только мозг подростка способен управлять таинственной аппаратурой марцалов, которой оснащены боевые корабли землян. И только подросток способен так безоглядно, бездумно и героически сжигать свою жизнь, отдавая ее не за идею, не за свободу и не за независимость родины, а всего лишь за то, чтобы Земля могла ощущать себя сражающейся и противостоящей врагу.
