Андрей Лях - Реквием по пилоту
Однако же мудрец выпустил из виду одно: и на него довольно простоты, да и друг Рамирес в этот раз явно хватил через край — что же, тем лучше… Звонарь кивнул своим мыслям, стряхнул с сигареты пепел и еще раз — кому символически, кому нет — всем разлил:
— За такое не грех и выпить. Спортсмен, может… нет? За весельчака Дина, который нагнал такого страху на нашу гоп-компанию.
Эрликон подавил вздох и покачал головой:
— Спасибо, но ведь это неправда. Никто не может бояться отца. Может, не надо об этом говорить, но он конченый человек.
— Вот тут я с тобой не соглашусь. Теперешних его обстоятельств я, правда, не знаю, но такое я о нем и раньше слышал, и где те, кто это сочинял? А уж кого я действительно знаю, как ты сказал, так это Стилхара, и никаких там конченых вокруг него нет, иначе и разговора этого не было бы. Ни Скиф, ни Рамирес шуток не шутят. Уж ты мне поверь, ваша фирма «Динуха и сын» может основательно попортить нашу музыку.
И Гуго подмигнул Эрлену, допил рюмку, отложил сигарету и бодро взялся за ветчину и салат. Эрликон тоже наконец почувствовал голод и, орудуя серебряной лопаточкой, вслед за Звонарем принялся нагружать тарелку салатом.
— Мне вовсе не до шуток, любезный хозяин. У меня была пусть не очень-то удачная, но вполне пристойная жизнь, и распоряжался я ею как хотел. Хотел — летал, хотел — читал. — В какой-то момент Эрлен и сам поверил в то, что говорил, да почему бы и нет, в чем-то так оно и было. — Я встретил женщину, которая для меня значит больше, чем все вообще, что было до сих пор… Ладно, все понятно. И вдруг мне дают пистолет, на меня объявляют охоту и черт знает что.
— Вот те раз, нельзя же так, — полунасмешливо, полусочувственно ему в тон произнес Гуго. — Брось жаловаться, вся жизнь такая… Но позволь задать тебе бестактный вопрос — уж коли сегодня такой день и мы не глотки друг другу режем, а мирно беседуем. Ты в самом деле ее любишь?
— Гуго, ты, кажется, собираешься нас обвенчать, — возмутилась Инга. — Прекрати, это смешно.
— Да, люблю, — заявил Эрликон. — И не хочу вмешиваться ни в чьи игры — ни в ваши, ни дядюшки моего поганого, — и немедленно выпил.
Инга слушала их с чувствами на редкость противоречивыми — боже, да ведь это какой-то клуб киллеров, и я тоже в этом хороводе! Кошмарный сон.
У Звонаря же за последние двадцать минут отвращение к пиредровским ухваткам выросло как никогда. Этот хорек, похоже, спятил и готов грести всех под одну гребенку, вернее, под один ствол, в том числе и этого несчастного мальчишку с покореженной физиономией и васильковыми глазами — скажи, какое страшилище выискал, ясное дело, завтра всем хана — тьфу! — двадцать раз уже мог договориться, да и Динуха не людоед, а уж друзьям головы не морочат тем более. А Скиф со своими научными интересами… Форменным ублюдством отдает ваша наука.
— Значит, давай решим вот как, — сказал Гуго. — Я предлагаю такой план: продолжим-ка мы наше перемирие. Это хорошо, что мы друг друга не перестреляли, так вот пусть оно так и остается. Станем держаться, как ты и говорил, нейтралитета — ты пока бучи никакой против нас не поднимай, а мы тоже ведем себя тихо. И заключим еще вот какой уговор — будет где какая-то неувязка, все под богом ходим — ты даешь знать мне, я — тебе, встречаемся и все обговариваем. С Рамиресом я попытаюсь уладить и обещаю, что в спину стрелять никто не станет.
Эрлен издал неопределенно-соглашающийся звук, прикрыл глаза, потом взглянул в сторону — ну конечно: у каминной полки, разглядывая коллекцию африканских статуэток на круглых толстых основаниях, прогуливался маршал. Окинув взором застолье, он сокрушенно покачал головой и театрально-обреченно вздохнул, после чего выразительно постучал согнутым пальцем по запястью — время. Эрликон посмотрел в окно — там было уже совсем темно, и в свете фонарей и пробегающих фар по стеклу катились беззвучные капли. Как и всегда в подобные моменты, потребовалось изрядное усилие.
— Дорогие хозяева… Мне, как и вам, чрезвычайно приятно, что мы не поубивали друг друга, а просто посидели за столом. Спасибо за угощение. Я должен собираться.
Звонарь, снова развеселясь, поклонился, не вставая:
— На дорожку… А ты что, тоже уходишь?
Инга первая поднялась с места:
— Гуго, для меня все это немного чересчур. Я хочу побыть одна и собраться с мыслями. Эрлен, подожди, я сейчас оденусь.
— Собирайся здесь, я сейчас уезжаю.
— О Господи, а ты-то куда еще?
— В Нормандию, привезти Ленку.
— Нет-нет, я провожу и пойду. Загляну домой.
— Ну хоть не пропадай, позвони по крайней мере, где тебя искать.
— Я позвоню.
Эрлен пожал Звонарю костистую ручищу:
— Будь здоров, Гуго. Рад был познакомиться.
— И я тоже был рад. Обязательно поклонись от меня отцу. Инга, верни гостю пистолет.
Эрликон засунул «бульдог» на место, натянул пальто, и вот он уже вместе с Ингой стоит на улице, в полукруге теплого света от козырька над порталом; рядом, в темноте под дождем, все тот же дассовский «бентли», в нем Вертипорох и Кромвель, изображая нетерпение, держится за ручку дверцы.
— Ты извини, что впутал тебя во все это, — сказал Эрлен. — Представляю, как тебе неприятно.
В ответ Инга вонзила пальцы в его жесткие волосы, пропустила сверху вниз, цепляя кольцами, потом сжала лицо ладонями, поцеловала и шепнула:
— Уезжай. И возвращайся.
Затем подняла капюшон белого плаща и быстро ушла, пересекая бульвар наискось. Эрликон посмотрел ей вслед и нехотя забрался в машину.
— Ну, ты даешь, — восхитился Вертипорох. — У Звонаря в гостях был?
Кромвель пребывал в самом благостном расположении духа.
— Докатились! — удрученно посетовал он. — Посмотрели бы отец с матерью, с кем их сын пьет да гуляет! С колдунами да бандитами. Вот до чего дело дошло! А что это мы стоим? Поехали, поехали. В аэропорт. Вернемся к нашим баранам.
Инга так спешно покинула «Пять комнат» по очень простой причине: она была уверена, что автоответчик уже полон соболезнований и всего прочего. Поэтому она сейчас хотела бы оказаться подальше и в полном уединении; последние полчаса она и так провела как на иголках. Но, едва войдя в нижний холл родительского дома, Инга услышала голоса охранников, встретила бегущего киборга-дворецкого и возле внутренних дверей увидела нераспакованные чемоданы. Отец приехал. Вот без чего она бы сейчас с удовольствием обошлась. Инга поднялась наверх, в кабинет, который про себя именовала «ковровым» — из-за покрывавшего весь пол ковра с таким высоким ворсом, что не сразу можно было разглядеть, на ком какие ботинки.
Рамирес, даже не сняв плаща, сидел в кресле, вытянув ноги, и мрачно смотрел в только что разожженный камин. Борода его на сей раз соприкасалась с шеей без помехи галстука, брошенного здесь же рядом. На вошедшую Ингу авантюрист как будто даже и не обратил внимания и лишь спустя минуту сказал без всякого выражения:
