Алекс Гарридо - Акамие, или Любимая игрушка судьбы
И больше он со мною не спорил, и я с ним. И ни в чем ему не возразил, потому что нет покорности большей, чем покорность того, кто уступает в этом своей душе.
...Нередко разглашение случается из-за разговоров и разносящихся сплетен, когда совпадают они с пренебрежением к этому любящего, который согласен, чтобы его тайна объявилась, - либо из самодовольства и тщеславия, либо потому, что он достиг желаемого. И такие поступки часты. Другое из великих бедствий любви - соглядатай, и поистине это горячка неотвязная. И худший из них - тот, кто прежде был испытан любовью, а затем освободился от нее и стал врагом тому, кто может его упрекнуть. Или тот, кто не добился желаемого, и зависть уничтожает в нем все благородные свойства.
И я знаю, кто назвал мое имя и потребовал наказания и кто повторил свой донос перед судьями и в присутствии свидетелей. Но имени его не хочу называть в последние часы. Да не осквернится им пергамент, и калам, и чернила, и та, которой доверю мои записки.
И вышло так, что преступления мои сделались известными после сокрытия, что стал я предметом россказней, из-за которых наполнялись людьми собрания, и стало не скрыть того, что открылось всем. Я сам подтвердил все и не стал отрицать, только не назвал тех, кто был со мной. И если кто захочет узнать, в каких обстоятельствах я устоял и сохранил твердость, пусть осведомится у палачей. Ибо велико было в повелителе желание искоренить мерзость, и рвение судей, и сила их побуждения. И наказанию подлежат совершающий такое действие наравне с терпящим. Но в огонь пойду я один.
Единственное, о чем человек достойный может просить Судьбу, это чтобы она сделала прекрасными следы его жизни и приятными рассказы о нем. Но мне этого не суждено. О заслугах моих не мне говорить - а теперь и никто не скажет о них. Даже тот, кто был моим другом, отвел глаза и не захотел махнуть мне вслед рукой, когда меня увозили из Аз-Захры.
И скоро во дворе моего дома разожгут костер, и огонь будет последним, кто обнимет меня. И пепел мой будет развеян по ветру над ущельем, где покоится ключ от моей дарны.
Но если найдется человек верный и в любви и в дружбе, дай, Судьба, этот ключ в его руку. Больше мне не о чем просить Тебя."
Акамие выдержал положенную паузу. Потом поднялся и подошел к Айели, сел с ним рядом, обнял его. Послышались сдавленные рыдания. Акамие гладил его по голове, а сам смотрел на Дэнеша, и Дэнеш смотрел на него.
- Что же дальше было, что стало с ней... с дарной? - едва не задыхаясь, прошептал Эртхиа. Акамие словно очнулся. Он прикрыл глаза, ловя упущенный ритм, и в прежнем стиле закончил свое повествование.
- Мы поместили ее в комнате, где проводили большую часть времени, как почетную гостью, на лучших подушках, укрыв самым нарядным покрывалом, и с лихорадочным нетерпением ожидали прибытия каравана с моим имуществом, и когда он наконец прибыл, кинулись разбирать вещи и торопили помогавших нам евнухов с одной целью: скорее добраться до ларцов, в которых хранились струны и ключи. И едва нашли их, бросив все в беспорядке, поспешили в комнату, где хранили наше сокровище. Каково же было наше горе, когда мы обнаружили, что ни один из ключей не подходит к ее колкам.
И тогда я сказал: в этом - рука Судьбы и возможность отблагодарить брата моего Эртхиа за все подарки, которыми он радовал меня в тяжелые и горькие дни моей жизни. Если Судьба даст нам возможность когда-нибудь встретиться, я преподнесу ему эту дарну, и пусть он найдет мастера, - а если ничего не изменится в моих обстоятельствах, у него будет больше возможностей для этого, нежели у меня, - мастера, который выточит ключ к единственной и непревзойденной по своему совершенству дарне. И пусть мой брат будет тем, в чьих руках эта дарна вновь обретет свой голос.
- Но ты ведь не оставил ее в Кав-Араване? - запоздало испугался Эртхиа.
- Нет, - смущенно улыбнулся Акамие. - Она здесь, с нами.
И он дал знак Айели, чтобы тот вынул из сумы объемистый сверток.
Извлеченная из многих слоев мягкой ткани, явилась при свете костра дарна, чей корпус был продолговат и округл, подобно не до конца развернувшемуся лепестку розы. Как капли росы, заиграли блики по светлому лаку над тонкими разводами, подобными тем, какие составляют края лепестков, скрученных в тугой бутон. Стройный гриф был легок и прям, и без струн она казалась нагой.
Эртхиа вынул из-за пазухи ключ и не дыша примерил его к колку. Наклонился и поцеловал сухое звонкое тело дарны.
Все молчали - каждый о своем - слишком долго, и сон одолел, и усталость победила. Устроившись на тюках и сумах, накрывшись взятыми в Кав-Араване покрывалами, они уснули. Айели свернулся комочком, по настоянию Акамие приоткрыв покрывало над лицом. В темноте его никто не разглядел бы. И не стал бы даже смотреть в его сторону. Айели и сам это понимал, но так уж он был воспитан. Акамие мог бы приказать, но только ласково уговаривал, и Айели согласился. Теперь он спал, отвернувшись от костра в глубину пещеры, и его дыхания не было слышно. Рядом лежал, небрежно набросив покрывало, Акамие. Эртхиа, запрокинув голову, легонько похрапывал. Правая рука его покоилась на рукояти меча, а левая прижимала к груди немую дарну.
Не дело это, решил Дэнеш. Если все же нагрянут те, другие, Эртхиа вскочит, выхватывая меч из ножен, а дарна? Ее просто затопчут. Он аккуратно вынул гриф из обмякших пальцев и вытянул дарну из-под локтя спящего. Эртхиа нахмурил брови и причмокнул во сне. Мягко, неслышно ступая, Дэнеш собрал куски ткани и снова тщательно завернул в них дарну. Наклонившись, чтобы уложить ее в суму, он почувствовал спиной взгляд. Не оставляя своего занятия, Дэнеш переменил ритм дыхания и освободил тело. Потом беспечно выпрямился и обернулся, готовый мгновенно сорваться с места, закрыть собой тех, кто уснул, доверившись ему, и, если удастся...
Никого не надо было убивать.
Это только Акамие, откинув с головы покрывало, пристально смотрел на Дэнеша. Дэнеш шагнул, присел возле него на корточки. Акамие сделал знак: отойдем. Дэнеш помог ему подняться и повел к выходу из пещеры.
Там было холодней. Дэнеш раскрыл края плаща и запахнул их на Акамие. Руки лазутчика сомкнулись на его спине. Акамие уперся лбом в плечо Дэнеша и молчал.
- Я сказал глупо, - признал Дэнеш.
- Забудь уже.
- Нет, я не должен был.
- Правда. Но это не имеет значения. Ты не хотел меня унизить. Ты просто ревновал.
- Как ты это понял? - удивился Дэнеш. - Я и то понял не сразу.
- Я хорошо знаю ревность. Лучше, чем любовь.
- Я буду беречь тебя.
- Ты знаешь, о чем говоришь?
- Я сумею. От того, что снаружи, и от того, что внутри, я буду беречь тебя. Ты больше не увидишь ее лица.
