Еремей Парнов - Пылающие скалы
— Я понимаю…
— Да ничего вы не понимаете! Чтобы понимать, надо самому сорок лет простоять у мартена. Я ещё застал таких мастеров, которые вам, молодым, и не снились. Ладонью могли зачерпнуть сталь из ковша и не обжечься. По кипению определяли, как сварена. Без всяких анализов. Лаврентич из этого корня. Он думать привык, больше глазу доверяя, чем лаборатории. А вы его куда посадили? В стеклянную клетушку? На телефон?
— Я его туда не сажал, Порфирий Кузьмич.
— Не вы, так я! Какая разница?
— А что, если его на рационализацию направить? Там именно думать надо. По-моему, он очень на месте окажется.
— Переговорите с ним, я поддерживаю.
— Я уже ему предлагал, — виновато улыбнулся инспектор. — Только он ни в какую. Упёрся, и всё тут. “Постарел, — говорит, — не тяну больше”. А с виду богатырь.
— С виду! Балерины вон намного раньше нас на покой уходят. И вид у них будь здоров! Не чета нам.
— Не на покой, Порфирий Кузьмич, на другую работу. Молодёжь, я слышал, обучают, опыт передают.
— Это уж кто как может. Лично я у себя в садочке копаться намерен. С радостью думаю о том времени, когда яблонями и всякими там пионами займусь. — Директор сумрачно глянул на инспектора. — Вы вот что, — решил он, раздражённо откладывая трубку зазуммерившего телефона. — Пригласите ко мне Александра Лаврентьевича.
— Когда прикажете?
— Это уж как ему удобно. Только заранее предупредите меня.
На опытном стенде, куда после долгих уговоров определили наконец Суховерха, он занял ведущее положение. Произошло это тихо, незаметно и как-то очень естественно. Вскоре не только Малик Ровнин, но и заместитель главного конструктора Кондырев фактически ходили у него под началом. Причём к общему удовлетворению, потому что с приходом Александра Лаврентьевича в маленьком коллективе, издёрганном неудачами, установилась намного более спокойная атмосфера. Даже неуравновешенный и вечно суетящийся Кондырев, пуще всего боящийся навлечь на себя начальственный гнев, уловил благотворную перемену. Перестав метаться в мыслях между установкой и КБ, где его подгоняли сроки реконструкции цеха электрометаллургии, он получил столь недостававшую ему возможность сосредоточиться на чём-то одном. Само собой разумеется, электрометаллургия стояла на первом месте. Реактором он занимался лишь в часы досуга. Это стало для него средством отвлечения и разрядки, нечто вроде своеобразного хобби. Избавившись от гнёта единоличной ответственности, он вновь обрёл присущую ему оригинальность мышления. На поведении реактора, который по-прежнему не удавалось вывести на стабильный режим, это, правда, существенно не сказалось. Зато появилась надежда, что рано или поздно всё же удастся обнаружить тайный дефект конструкции, злокозненно сводивший на нет любые математические выкладки.
И потому так неожиданно, почти как гром с ясного неба, прозвучал для всех голос Суховерха.
— Не пойдёт эта штуковина, и всё тут, — уверенно заявил старый мастер, когда вышел из строя пятый вариант модели. — Надо её совершенно переиначить!
— Но почему? — запротестовал Марлен, стойко державшийся первоначальной конструкции. Он хоть и знал, что она была взята почти с потолка, но так сжился с её образом, что незаметно уверовал в непогрешимость. — Ведь шла же до сих пор? Худо-бедно, но шла. Просто где-то скрывается неполадка. Найти бы её, Александр Лаврентьевич!
— Шла, да не дошла. Вы чего-то самого главного недопонимаете, парни. — Суховерх объяснял со знанием дела, но не высказывал превосходства, словно бы наставлял оплошавших подручных, в чём-то погрешивших против непреложных законов высокого огненного искусства. — При такой температуре ничего хорошего ждать не приходится. Металл почему спекается? Потому что бунтует. Его ваши большие молекулы изнутри рвут, а в объёме-то он и выхолаживается. Я так это понимаю. Скорости вам не хватает. Газ из реактора ещё очень богатым уходит. Не сделал он всей ещё нужной работы, газ-то. Его обратно вертать требуется либо ещё чего делать.
— Температуру повысить? — подсказал Марлен.
— Именно! Металлу плавка требуется, нутряной жар. Он же в огне родится. Как иначе-то?
— Но тогда совсем иной процесс будет, — возразил Кондырев. — Зачем, спрашивается, было огород городить?
— А вам чего, собственно, надобно: новый процесс или же качественный металл? Я полагаю, металл вам нужен, а не процесс?
— Конечно, металл, Александр Лаврентьевич, — удручённо кивнул Малик. Опять приходилось начинать заново, и уже не хватало веры в успешный исход.
— Мета-алл, — раскатисто протянул Суховерх. — Тогда почему дурочку валяете? Я сразу приметил, что у вас в самой основе гнильцо заложено. Словно нарочно сговорились сделать как похуже, чтоб потом кто-то за вас отдувался, от мусора очищал. Или не так? Я сперва промолчал, дай, думаю пригляжусь как следует, может, тут премудрость какая скрывается, мне недоступная. Однако вижу нет никакой премудрости. А есть, вы уж простите меня за прямоту, неграмотность металлургическая и какая-то, как бы это вернее выразиться, опаска, что ли… Будто сами себя стреножили. Дескать, дойдём до сих, а далее ни-ни, чур нас.
— Опаска есть, — вздохнул Марлен, переглянувшись с Кондыревым. — Мы действительно сами себя ограничили, чтоб на первых порах не дразнить гусей.
— Ну и зря. — Суховерх приладил к кульману чертёж и обвёл карандашом вихревую камеру. — Сама идея, думается, не вредная, и здесь у вас полный порядок. Топливо разлагается, теряя летучие газы, они завихряются и в горячем виде сквозь эти щели врываются в рабочий объём.
— В реактор, — поправил Марлен.
— Один хрен, что рабочий объём, что реактор, — уступчиво согласился сталевар. — Потому как не годится. Не реактор тут нужен, а самая настоящая печь.
— Доменная, — снисходительно усмехнулся Кондырев. — Или прямо в мартен хотите?
— Можно и в мартен. Только дряни у вас слишком много. В мартене она не выгорит. Я бы свою печь, честно скажу, поберёг от такой плавки. Не мартен тут нужен, а, пожалуй, конвертор.
— Но это же подрывает сам принцип прямого восстановления большими молекулами! — запротестовал Марлен, страдая от едкого ощущения безысходности. — Неужели не понятно?
— А ты за принцип держишься? — Суховерх сделал лукаво-удивлённое лицо. — Металл тебя, выходит, совсем не интересует?
— Какой металл? — одержимо уставясь в какую-то точку на белой стене, переспросил Кондырев.
— Вот именно: какой? — Суховерх решительно перечеркнул реактор. — Чего вам требуется? Чугун? Вроде бы нет. Сталь? Тем паче. Неужели кричное железо? И куда вы с ним потом денетесь?
