Филип Дик - Обман Инкорпорэйтед (сборник)
– Ты должна попытаться приспособиться. Понять, что все кончено. Старая жизнь прошла. И не вернется.
– Наверное, нет.
– Сейчас важный момент. Время принятия решений. Мы сбросили с себя кожу старой жизни. Выбрались из-под развалин мертвого мира. Теперь мы стоим на краю и озираемся. Как крабы, которые несколько раз в жизни меняют раковину.
– Что это за крабы такие?
– Не знаю. Я про них читал, давно. Они проводят время в поисках новой раковины. Потом она им надоедает, и они ищут следующую.
– Мы как они?
– В каком-то смысле. Старую раковину мы потеряли, она износилась. Теперь нам надо искать другую. Без раковины мы не выживем. У нас есть несколько путей.
– Каких?
– Один ведет назад.
– Назад?
– К тому, что мы делали всегда. К тому, что существовало раньше. К прошлому.
– А другие пути куда?
– Я не знаю. Пока не решил. Подожди немного, я придумаю.
Барбара засмеялась.
– И угораздило нас застрять в такой дыре. – Она постояла посреди комнаты сначала на одной ноге, потом на другой.
– Да уж. Но в этом все и дело. Мы переживаем момент выбора, а сами даже не представляем, из чего нам выбирать и куда может завести нас выбор. Нашего мира больше нет, то есть нет старого мира. Мы можем повернуться спиной ко всему и уйти вместе с ним, умереть. Краб может сохранить верность своей изношенной раковине и погибнуть. Нам повезло, нам троим. Нас подтолкнули к выходу из раковины. И вот мы стоим на краю и оглядываемся. Остальных уже нет, они ушли со старым миром. И мы можем последовать за ними. Или найти что-нибудь еще.
– А если мы ничего не найдем?
– Ну, если не найдем, тогда просто умрем со всеми. Нас троих избрали, выбрали наугад, и это дает нам шанс. Временно мы свободны. Космические силы замерли и ждут. Мы можем направить их, куда захотим. Как герой греческой трагедии. Вот он оглядывается по сторонам. Что он сейчас предпримет?
– Но он всегда выбирает неправильно. Потому он и герой трагедии.
– Он выбирает то, что труднее. Вот почему он герой трагедии. Его выбор убивает его, но он его делает. Долг. Герой осознает, что поставлено на карту, но выбирает долг. Как человек, который бросается в горящий дом. Он поступает так потому, что должен. Даже если сам сгорит. Трагический герой делает то, что должен, и сгорает. Но гори – не гори, а делать надо.
– И почему правильный выбор всегда убивает человека? Так нечестно.
– Ну, если выбор делает человека богачом, то это уже не трагедия. А нормальный бизнес.
Барбара молчала.
– А так это неплохая тема для дискуссии.
Она бесцельно подошла к двери и выглянула в коридор. Там бело темно и тихо. Все двери закрыты. Никакого движения. Ни звука. Если бы не липкий, затхлый запах, коридор был бы совсем пуст.
– Что ты там видишь, – спросил с кровати Верн.
– Тишину и неподвижность.
– Это хорошо?
– Да.
– Почему? Почему хорошо?
Она не ответила. Продолжала стоять, привалившись плечом к косяку, руки в карманах. Верн разглядывал ее, одновременно коренастую и гибкую под черными штанами и толстой полотняной рубахой. С золотистыми руками.
– А ты хорошо смотришься, – сказал он.
– Что?
– Хорошо смотришься.
Она не ответила, но слегка перенесла вес на другую ногу. От этого ее тело выпрямилось. Изгибы фигуры частично растаяли и перестали быть видны. Она стала прямой и негибкой из-за того, что он сказал.
– В чем дело?
Она повернулась к нему.
– Ни в чем.
– Не хочешь, чтобы я говорил тебе, что ты хорошо выглядишь?
– Не хочу.
– Почему?
– Потому что не хочу! Разве не понимаешь? Мне все это надоело. Все. Вообще все.
Верн удивился.
– Но…
– Все, что угодно, только не начинай опять. Не придумывай, что бы сказать приятного. Я не хочу ничего такого слышать.
– Будь я проклят.
– Будешь. – Она вздернула подбородок. – Непременно будешь.
– Кончай, – медленно произнес Верн. – Я думал, мы договорились.
– Забудь об этом.
Барбара расслабилась.
– Извини. Я словно разбита на части. Одна часть хочет одного, другая тут же другого.
– Это все жара. И скука. Я тоже все время думаю о том, что бы мне хотелось сделать. Но стоит только представить, как я встаю, спускаюсь вниз и выхожу на солнце…
– Зачем выходить? Давай займемся чем-нибудь здесь.
– Чем, например?
– О господи! Действительно, чем?
– Ради бога, Верн.
Он ухмыльнулся ей снизу вверх.
Она едва заметно улыбнулась.
– Кровать развалится. Она и так едва стоит. Вот почему я до сих пор так целомудренно жила.
– Правда?
– Какое-то время. – Она села рядом с ним. – Знаешь, Верн, так странно, что одни вещи меняются, а другие остаются как прежде.
– Как так?
– Ты же понимаешь, о чем я. Четыре года многое способны убить, но не все. Главная проблема – понять, что именно они убили, а что осталось невредимо. Это так трудно. Невозможно. По крайней мере заранее. Что там происходит, в глубинах сознания? Хотела бы я знать, что во мне еще уцелело. Хотела бы я это найти.
– Есть вещь, которую ничем не убьешь. Ну, разве что вместе с телом.
– Четыре года – долгий срок. Хотя какого черта. – Она повернулась к нему. – Посмотри, насколько другой я стала. Наверное, интересно это видеть. Я ведь сильно переменилась, правда?
– Из юной девушки ты превратилась в полностью сформировавшуюся женщину, – констатировал Верн.
– Прекрати. – Она покраснела. – Это не то, что я хочу услышать. Я же тебе говорила.
– Но это правда.
– Все равно. Это как раз одна из тех вещей, который меняются со временем. И с этим все. – Пламя на ее щеках разгоралось.
– Вот как?
Барбара стремительно встала и описала по комнате небольшой круг.
– Конечно. С этим все кончено. Теперь меня это совершенно не волнует. Не осталось никаких чувств. Я ничего по этому поводу не чувствую. Может, когда-то это имело значение. Но не теперь.
– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Только в самых общих чертах.
– Этого достаточно. – Она подошла к двери и оглядела пустынный коридор. – Пожалуй, я не буду закрывать дверь. Все равно никто не появится.
Верн с удивлением поднял на нее глаза.
– Что, в чем дело?
Барбара вернулась и теперь угрюмо стояла перед ним.
– Кровать в самом деле не выдержит, ты же понимаешь.
– А?
– Да. – Она потерла шею. – Все от чертовой жары и скуки. Так что не принимай на свой счет. Когда приходится искать себе занятие, недолго и свихнуться.
– Так вот, значит, как ты на это смотришь?
– Отчасти. Мне осточертело просто сидеть здесь в комнате. И будь я проклята, если выйду на солнце. Так что выбора у меня немного.
– Знаешь, я еще никогда не слышал, чтобы это вот так происходило. Никогда в жизни. Не знаю, что и подумать.
