Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы
Хлопотавшие у плиты обе женщины, обратившись к ней, прервали ее размышления о клетке.
— Доброе утро, мисс Сингер, — произнесла Дина, — как вы себя чувствуете?
— Какой-то индеец зарыл в моей голове топор войны, — пожаловалась Дороти. — И во рту совсем пересохло. Вы не могли бы дать мне попить, пожалуйста?
Дина достала из холодильника кувшин и налила в оловянную кружку холодной воды.
— У нас нет водопровода. Нам приходится ходить за водой на заправочную станцию — туда, по дороге — и нести ее в ведре.
На лице Дороти отразилось сомнение, но она закрыла глаза и выпила.
— Мне кажется, меня сейчас стошнит, — сказала Дороти. — Извините.
— Я тебя отведу в уборную, — предложила Дина и, обхватив девушку за плечи, подняла ее с удивительной силой.
— На воздухе мне станет лучше, — слабо проговорила Дороти.
— О, я понимаю, — сказала Дина. — Это все запах. Рыба, дешевые духи Гамми, пот Старины, пиво. Я и забыла, как он на меня саму подействовал впервые. Но на улице не лучше.
Дороти не ответила, но, ступив за порог, пробормотала:
— О-о!
— Да, знаю, — сказала Дина. — Отвратительно, но от этого не умирают...
Через десять минут Дина и бледная, еле державшаяся на ногах Дороти вышли из ветхой уборной.
Они вернулись в лачугу, и Дороти впервые заметила, что на сиденье грузовичка лицом вверх лежит, вытянувшись во весь рост, Элкинс. Его голова свисала над краем сиденья, и над его открытым ртом жужжали мухи.
— Это ужасно, — сказала Дина. — Он здорово разозлится, когда проснется и обнаружит, где находится. Он такой почтенный мужчина.
— Пусть этот негодяй проспится, — проронила Дороти. Она вошла в лачугу, и минутой спустя в комнату протопал Пейли, опережаемый волной запахов несвежего пива и весьма необычного пота.
— Как здоровьичко? — прорычал он таким низким тембром, что у нее позади на шее стали дыбом волоски.
— Заболела. Думаю, что пойду домой.
— Ну конечно. На-ка попробуй малость опохмелиться.
Он протянул ей полупустую пинту виски. Дороти неохотно проглотила большую дозу спиртного, поспешно запив ее холодной водой. Преодолев краткий миг отвращения, она почувствовала себя лучше и приняла еще одну дозу. Затем она сполоснула лицо в тазу с водой и выпила третью порцию виски.
— Думаю, что теперь я вполне способна идти с вами, — произнесла она. — Но завтракать мне не хочется.
— Я уже поел, — сказал он. — Пошли. По часам на бензозаправке сейчас пол-одиннадцатого. Мой участок уже наверняка почистили. Другие тряпичники всегда промышляют на моей территории, когда думают, что я остаюсь дома. Но помяни мое слово, каждый раз, как они видят тень, они с перепугу из штанов выскакивают, потому как боятся, что Старина схватит их вот этой одной здоровой рукой, да и выдавит им все кишки и переломает ребра.
Засмеявшись таким хриплым и нечеловеческим смехом, что, казалось, он исходит от какого-нибудь пещерного тролля, обитающего где-то в глубинах его внутренностей, Пейли открыл холодильник и достал еще одну банку пива.
— Мне, чтоб начать работать, надо беспременно пропустить в себя еще пивка, не говоря уж о том, что придется малость его уделить той упрямой потаскухе Фордиане, будь она неладна.
Выйдя на улицу, они увидели Элкинса, который брел, спотыкаясь, по направлению к уборной, а затем упал головой вперед прямо в открытую дверь. Он лежал на полу без движения, наружу торчали только его ноги. Встревоженная Дороти хотела было подойти к нему, но Пейли покачал головой:
— Он взрослый парень и сможет сам о себе позаботиться. А нам надо подзаправить Фордиану — и в путь.
Фордиана оказалась потрепанным и заржавленным грузовичком-пикапом. Она стояла за окном спальни Пейли, так что он мог выглянуть из окна в любое время ночи и удостовериться, что никто не ворует с нее детали, а то и весь грузовичок.
— Не то чтоб я сильно о ней беспокоился, — проворчал Старина. Выпив четырьмя громадными глотками три четверти кварты, он снял крышку с радиатора и вылил в него остаток пива. — Она знает, что никто другой ее пивом не угостит, так что, думаю, если кто-то из тех ворюг, что живут на свалке или в хибарах за поворотом дороги, попытаются стянуть что-нибудь с моей машины, она загудит и застреляет, и начнет разбрасывать вокруг себя всякие железки и брызгать маслом, так чтобы ее Старина проснулся и содрал с чертяки-вора его чертову шкуру. А может, и нет. Она женского племени. А доверять ихнему чертову племени никак нельзя.
Вылив в радиатор последнюю каплю, он взревел:
— Давай! Попробуй-ка теперь не завестись! Ты отобрала у меня славное пиво, иди найди такое еще! Будешь стрелять, так Старина мигом выбьет из тебя дурь кувалдой!
С широко открытыми глазами, но молча, Дороти взобралась на изодранное до дыр переднее сиденье рядом с Пейли. Стартер застрекотал, и мотор зачихал.
— Если не будешь работать, о пиве забудь! — крикнул Пейли.
Последовал грохот, шипение, треск, бух-бух-буханье, лязг шестеренок, зверский и торжествующий оскал Старины, и они затряслись по глубоким рытвинам и ухабам.
— Старина знает, как обращаться со всеми этими потаскухами — хоть из плоти, хоть из железа, хоть на двух ногах, хоть на четырех, а то и на колесах. Я потею пивом и страстью и обещаю дать им пинка в выхлопную трубу, если они не будут вести себя прилично, и это возбуждает их всех. Я так чертовски уродлив, что их тошнит от меня. Но как только они унюхивают такую мою странную, диковинную вонь — и им конец, так и валятся к моим здоровенным волосатым ногам. И так было с нами всегда, с мужчинами Пейли, и с женщинами Гъяги. Вот почему их мужчины боятся нас, и вот почему мы попали в такую жуткую передрягу.
Дороти безмолвствовала, и Пейли, как только грузовичок протарахтел через свалку и выехал на Двадцать четвертое шоссе США, тоже замолчал. Он, казалось, замкнулся в себе, стараясь не привлекать к себе внимания. Грузовичку понадобилось всего три минуты, чтобы добраться от их лачуги до городских окраин, и все это время Пейли вытирал потеющую ладонь о свою синюю рубаху рабочего.
Но он не пытался снять напряжение ругательствами. Вместо них он бормотал набор бессмысленных, как казалось Дороти, рифм.
— Ини, мини, майни, ми. Мне, Дружище, помоги. Хула, бу-ла, тини, уини, протарань их, прокляни их, помоги мне пройти. Им преграду, мне пройти-идти-идти.
И только когда они углубились на милю в город Онабак и свернули с Двадцать четвертого в переулок, он расслабился.
— Фюйть! Что за пытка, а я ведь занимаюсь этим уже несколько лет, с тех пор как мне стукнуло шестнадцать. Сегодня, кажись, хуже, чем всегда. Может, потому что со мной ты. Мужчинам Гъяги не нравится, если видят со мной одну из их женщин, особенно такую милашку, как ты.
