Евгений Лукин - Сокрушитель
Ромка бочком присел на ступеньку и снизу вверх взглянул искоса на Лику.
— Но я тебя уже довольно хорошо знаю, — продолжала она, нисходя по ступеням, — и ни в чем переубеждать не собираюсь. Такой уж ты человек, что, пока сам не набьешь себе шишек, ни во что не поверишь. Горку цемента ты уже измыслил. Действуй дальше…
Ромка подвинулся, и Лика присела на ту же ступеньку. Положила руку на его облитое змеиной кожей колено.
— Рома, что с тобой? — участливо спросила она, заглядывая ему в глаза. — Ты как-то странно себя ведешь в последние дни… Ты чем-то недоволен?
— Да нет… — полуотвернувшись, ответил он. — Всем доволен… Скучно.
— И со мной тоже скучно?
Застигнутый врасплох Ромка издал озадаченное по-кряхтывание.
— Нет… С тобой — нет… Лика язвительно улыбнулась.
— Ну и на том спасибо… А я уж чуть было не подумала, что ты мне тут с куклой Машей изменяешь.
— Знаешь, что? — обидевшись, сказал Ромка и дернулся встать. — Сама ты… Может, ты с Лешей Баптистом мне это… изменяешь!
— Ой, какая прелесть! Первая сцена ревности! — Лика забила в ладоши. — Хотя, позволь… — Она запнулась. — Почему именно с Лешей?
— А он сейчас у подъезда кого-то ждал, — объяснил Ромка.
— Леша? У подъезда? Странно… — Кажется, Лика и впрямь была озадачена. — Да ладно, Бог с ним… Слушай, я вот зачем тебя искала, — сказала она, вновь становясь серьезной. — Мне с Машей Однорукой расплачиваться — за сапоги и за сандалии… А кладовка почти пуста…
Ромка закряхтел.
— Н-ну… — страдальчески выговорил он. — Ближе к вечеру что-нибудь раздолбаю…
Лика, изумленно отодвинувшись, глядела на него во все глаза.
— Что-то все-таки с тобой происходит… — вымолвила она наконец. — Я понимаю, медовый месяц кончился, пошла притирка… Но почему я должна напоминать тебе об элементарных вещах? Ты — мужчина, добытчик.
Ромка встал.
— В чем дело? — всполошилась Лика и тоже встала.
— Ни в чем, — буркнул Ромка. — Просто мать так всегда говорила. Отцу.
* * *
Вернувшись на второй этаж, Ромка выбрал совершенно пустую комнату и, сев в углу по-турецки, попробовал установить внутреннюю тишину. Вскоре достиг желаемого и осторожно вызвал в памяти образ сигареты «Прима». Все. Проще уже ничего не бывает.
— А вот фиг вам. — шепнул он заветное свое заклятие и уже собрался рывком напрячь воображение, когда его отвлекли какие-то посторонние звуки. Недовольно поднял голову. Нет, определенно кто-то еще шастал по второму этажу. Позориться при свидетелях Ромке не хотелось. Он поднялся на ноги и прислушался. Похоже, баловались с куклой Машей…
Ромкину хандру мгновенно как корова языком слизнула, и, распялив рот в восторженной улыбке, он двинулся на звук. Накрыть кого-нибудь в момент интимной близости с куклой Машей считалось верхом остроумия. Все равно что застращать ночью в «конуре» только что прибывшего новичка.
Беззвучными перебежками Ромка миновал три комнаты и затаился.
— Дура ты, дура… — горевал тихонько за стеной голос Леши Баптиста. — Не брыкалась бы тогда — да разве б ты такая вышла? Ожила вот, полезла раньше времени… Эх, дурочка…
Ромка почувствовал, что кожа на голове шевельнулась. Будь у него волосы чуть покороче, они бы неминуемо встали дыбом. Удалялся он оттуда на цыпочках, то и дело оглядываясь и мягко налетая на косяки. Подслушивать такое было страшновато… А это подчас куда хуже, чем просто страшно.
Пронизав этаж чуть ли не до следующего лестничного колодца, он услышал знакомое чириканье и вскинул глаза. Кажется, пятиэтажка помаленьку становилась чуть ли не самым людным местом. В проеме, выводящем на площадку, уставив по-бычьи выпуклый лоб, стоял и смотрел на Ромку недовольный и чем-то, видать, озабоченный Василий. Вообще-то с такими лицами приходят арестовывать.
Из-за косяка выглядывали клок нежной серебристой шерстки и выпуклое испуганное око. Сойдет за понятого…
— Чего там? — хмуро спросил Василий, заглядывая за узкое Ромкино плечо.
— Ничего… — ответил тот, облизывая губы. — Так…
— А чего глаза, как у Телескопа?
— А! — Ромка как можно небрежнее махнул рукой.
Докапываться до истины Василий не стал. Не до того ему было.
— Лику сейчас встретил, — хмуро объяснил он свое появление в «конуре». — Сказала, ты здесь сидишь…
После этих слов глаза у Ромки и вправду стали как у Телескопа.
— Нажаловалась? — восторженно ахнул он. — В ментовку?
— Да иди ты на хрен! — рявкнул Василий. — Нажаловаласы… Я спросил — она сказала… Ты вообще знаешь, какие у нас там дела делаются? Никита голодовку объявил!
* * *
Сгоряча раздолбали столько, что Василий вынужден был закинуть сильно растянувшуюся авоську, как мешок, через плечо. Это при том, что добрая половина тюбиков оказалась алого цвета и ее пришлось отдать Сократычу — обменяет потом…
Сопровождаемая взбудораженным Телескопом, троица спасателей стремительным шагом приближалась к тому месту, где вот уже третий час подряд голодал Никита Кляпов.
— А если не уговорим? — озабоченно спросил Ромка.
— Значит, сами слопаем! — отрубил Василий. — При нем! Живо аппетит проснется!
— Как-то неловко, знаете… — подал исполненный сомнения голос малость поотставший дедок. Ему было довольно трудно угнаться за мощным Василием и длинноногим Ромкой.
— Неловко… Неловко штаны снимать через голову! Ты имей в виду, Сократыч: на тебя сейчас вся надежда! Лучше тебя мозги ему никто не запудрит… А! Вот он, страдалец хренов.
Никита Кляпов полулежал, привалясь лопатками к стене опоры и далеко выставив босые косолапые ступни. При виде спасательной команды он не двинулся — лишь слабо шевельнул глазом.
— Голодающему Поволжью! — буркнул Василий, скидывая с плеча сетку и присаживаясь рядом. — Располагайтесь, ребята… Ну и кому ты чего хочешь доказать?
Кляпов шевельнул глазом в сторону набитой капсулами сетки.
— Зря… — изронил он и прикрыл веки.
— Ты думаешь, это мы тебе, что ли? — сказал Василий. — Хрен там! Это мы сами перекусить собрались. А заодно на тебя на дурака посмотреть… Чего ты добиваешься-то?
— Умереть хочу, — проговорил Никита Кляпов, и в горле у него что-то пискнуло.
— Так, а в чем проблема? Разгонись — и головой в глыбу!
Никита встрепенулся и открыл глаза. Даже слегка приподнялся на локте. Посмотрел с надеждой на Василил, на отдаленную россыпь молочно-белых глыб… Потом обессилел разом и снова прилег.
— Не допустят… — равнодушно вымолвил он. — Я уже задушиться пробовал — щелчка дали…
