Ольга Елисеева - Сокол на запястье
Елисейские поля были бескрайни. Они сияли, точно минуту назад прошел ливень, и сейчас солнце отражалось в каплях на каждом листе, травинке, лепестке цветка. Высоко над головой стояла радуга. Воздух был чистым и теплым, небо отчаянно голубым, как в детстве, по нему чиркали угольно-черные ласточки с раздвоенными хвостами, а по обеим сторонам тропинки цвели розы, огромные, как капуста.
-- Вот место, где бы я остался навсегда. - с тоской сказал Геракл. Эй, там! - он снова дернул Танатоса за хвост. - Скорее! Я хочу вспомнить, за что меня сюда не пускают.
-- Эта память не принесет тебе радости. - ехидно заметил демон. - Ты распутник и убийца.
-- Стану я тебя слушать! Вспылил герой. - Чучело! Ищи источник.
Искать долго не пришлось, хотя Танатос плохо ориентировался на полях счастья. Все-таки это была не его территория. Завидев издали толпу красочно одетых людей, он взял курс на них и вскоре оказался у веселого бурливого озерка с водопадами и каскадом прудов, соединенных каналами. По ним плавали легкие расписные лодки в видел лебедей и золотых рыб. Посреди на островках торчали белые беседки-ротонды, где от любопытных глаз укрывались влюбленные парочки. Плакучие ивы, клонясь друг к другу с разных берегов, образовывали зеленые аркады.
Изможденный Танатос камнем рухнул в воды памяти, вызвав испуганные крики, плеск весел и смех зрителей.
-- Ну как? Вспомнил? - злобно осведомился он у Геракла, который отплевываясь, плыл к берегу, таща чудовище за собой.
Возвращенная память тяжелым грузом давила ему на плечи, но странное дело, он не мог бы сказать, что без нее чувствовал себя счастливее. Выбравшись из воды и вытащив своего противника, боец Триединой огляделся по сторонам. Невдалеке за садом виднелся просторный дом с колоннадой. Это был дворец Аида и Персефоны, властвовавших подземным миром. По-собачьи встряхнувшись, демон потянул героя прочь. Но Геракл только крепче намотал его хвост на руку и мерным воинским шагом двинулся прямо ко входу.
* * *
Царица Персефона сидела у окна своей спальни в обществе молодого покойника Адониса и пыталась развеять его мрачные мысли. Ей это не удавалось. Адонис казался отрешенным и все еще пребывал душой в верхнем мире под настоящим небом и солнцем, где его разорвал тот самый вепрь, охоту на которого столь неудачно начал Арес.
Юноша выглядел рассеянно и отвечал царице невпопад. Персефона хмурилась и морщила носик. Ее задевало равнодушие вновь прибывшего. Но стоило постараться: бывший возлюбленный Афродиты - такой красавчик!
Царица не любила своего мужа, этого мрачного скрягу Аида, который похитил ее из-под носа собственной матери. Она не боялась, что он проведает про ее делишки с молодыми покойниками. Уже много столетий повторялась одна и та же сцена. По наущению Кербера, который вечно вынюхивал дворцовые сплетни, прибегая на кухню грызть кости, Аид врывался в спальню жены, заставал ее с любовником, устраивал скандал, становясь красным, точно его вот-вот хватит удар. Испуганная Персефона кидалась за водой, а потом... Потом он все забывал, потому что под самыми окнами дворца текла Лета, и как ни в чем ни бывало шел обедать рука об руку с женой в сопровождении нового ухажера.
И на этот раз Персефона отступать не собиралась, хотя ей попался крепкий орешек. По всем правилам Адонису следовало загреметь в тартар за любовные шашни с богиней - это не поощрялось. Но у юноши была такая высокая протекция и такой жалкий вид - вепрь проделал в нем не меньше 20 дырок, все они кровоточили, и каждая капля превращалась в цветок. Так что путь с земли к вратам Аида был усеян алыми анемонами.
Афродита насовала судьям взяток амфорами лучшего кипрского. Злые языки утверждали, что, если б понадобилось, эта распутница переспала бы с каждым из членов коллегии, чтоб выгородить своего любимчика и добиться для него теплого местечка... в покоях Персефоны. Нельзя ручаться, что эти длинные грязные языки не принадлежали Керберу. А он-то знал, о чем говорит.
Хозяйка подземного мира с любопытством разглядывала Адониса. От него и правда нельзя было оторвать глаз. Но вот беда: он походил на безмолвную статую. Теперь Персефона припоминала, что Афродита жаловалась на его холодность и скуку. Пожалуй, он еще на земле начал позевывать в женском обществе. Потому и отправился на злополучную охоту. Но это сейчас было не в счет. Царица могла найти себе поклонника и получше. Среди покойных героев встречались горячие любовники. Сама Персефона выделялась яркой вызывающей красотой, точно цветущий, благоухающий сад. Власть в сумеречном мире только предала ей вечернего блеска.
В ее распоряжении были герои всех времен от Тезея до Ясона и в обратном порядке. Словом, она могла выбирать. Но... не хотела. Вся ценность Адониса заключалась для нее как раз в том, что он побывал в объятиях Афродиты. На нем словно стояла клеймо: сомнению не подлежит. А это для дикарки, полжизни проведшей под землей, среди увядающих душ, забывших, кто они и на что годятся, имело огромное значение. Оно предавало Персефоне уверенности, когда в недолгие летние месяцы она выходила на землю к своей матери Деметре и могла общаться с жителями верхнего мира, где ее красота меркла.
Да, что ни говори, а приятель подруги имеет в глазах женщины большую ценность, чем все остальные мужчины вместе взятые. Персефону так и подмывало посмотреть в лицо гордячке Афродите, когда во время своего следующего посещения земли, она расскажет, как недолго оставался верен ей бывший возлюбленный.
Однако дело не сдвигалось с мертвой точки. Небесно-голубые глаза Адониса смотрели на красоты Елисейских полей и не видели их.
-- Здесь резвятся блаженные и безгрешные души. - устало протянула царица.
И вдруг по лицо юноши промелькнуло выражение любопытства. Взгляд стал осмысленным, и Адонис даже привстал, чтоб выглянуть в окно. Его интерес вызвали явно не пояснения Персефоны. С улицы послышался шум, потом на деревянной лестнице дворца раздались тяжелые шаги, точно по дому маршировала закованная в латы пехота.
То, что это не Аид, царица поняла сразу.
-- Кто там? - побелев от испуга, воскликнула она. - Адонис, радость моя, нас грабят! Возьми хотя бы меч!
Но юноша пребывал теперь в оцепенении от удивления. Похоже, замороженность была его естественным состоянием. Не удивительно, что его разорвал вепрь. Удивительно, что при таком темпераменте он вообще пошел на охоту. "Великая Мать! - ужаснулась Персефона. - Бедная Афродита! Он же был ее любовником". Во истину, нужно было иметь волшебный пояс, чтоб раскачать такого болвана.
Двери спальни сотряслись от стука и рухнули внутрь комнаты, не выдержав тяжести ударов. На пороге стоял мужчина героических пропорций в львиной шкуре и держал за хвост хозяина тартара Танатоса. У Персефоны не осталось ни малейшего сомнения - перед ней Геракл.
