Александр Студитский - Разум Вселенной
И вот он умер. И одного известия о его гибели, за которую я несу ответственность наравне со всеми, кто испытывал на нем наш метод лечения, было достаточно, чтобы болезнь меня свалила. Через час после того, как я узнала, что он умер, я пришла на кафедру, взяла у себя кровь и сделала анализ. 220 тысяч лейкоцитов. На мазке — типичный миэлолейкоз. В острой форме это заболевание, как известно, приводит к смерти в несколько дней. Вот почему это письмо содержит последнюю правду, которую ты от меня услышишь.
Как мне сказать тебе эту последнюю правду, чтобы ты понял, почему я таила ее от тебя так долго? Как хотелось бы мне высказать ее так, чтобы ты забыл горе, которое я тебе причинила!
Я хочу, чтобы ты знал: нет и не было у меня никого дороже и ближе тебя. После всего того, что случилось, моя любовь к тебе осталась единственным чувством, которое еще связывает меня с жизнью. Я написала тебе об этом и буду спокойно ждать своего конца.
Верь мне: если бы я не была убеждена в том, что пишу тебе последний раз, я никогда не сказала бы тебе о своей любви. Когда я думаю о том, кто был предметом моего увлечения и разочарования, мне стыдно так, точно я участвовала в каком-то бездарном любительском спектакле и приняла его за настоящую жизнь.
Штейн — неплохой человек, и я уверена, что он меня по-своему искренне любил. Но как я могла не видеть, что у него нет и не может быть того, чем живешь и мучаешься ты, чем жил Андрей, чем живет Ярослав и чего я в вас не замечала?
Перед отъездом в Чехословакию он заходил ко мне. Я спросила его, знает ли он, что академик Свиридов собирается испытывать метод лечения лейкоза с помощью препарата ДНК на Андрее. Он пожал плечами и ответил, что Брандт и он высказали свое отношение к этому вопросу. Потом они уехали. Академик Свиридов приступил к лечению Андрея по нашему методу. После первой рентгенизации ему стало лучше. Вторая и третья тоже прошли благополучно. Но суммарно он получил страшную дозу — 300 рентген. Я была у Свиридова и высказала ему свои сомнения. Вынесет ли Андрей такую огромную потерю крови, которая необходима, чтобы вызвать усиление кроветворения? Он ответил мне, что точно применяет способ, посредством которого лейкоз был вылечен у обезьян. Я напомнила ему, что Брандт и Штейн отрицательно относятся к применению этого метода для лечения лейкозов человека без дополнительных испытаний на обезьянах. Он ничего не ответил. Брандт и Штейн приехали из Чехословакии вчера вечером, когда все было кончено и предотвратить гибель Андрея стало уже невозможно. Утром я позвонила Штейну. Он сказал, что ни Брандт, ни он ничего не знали об испытаниях. Телеграмму Свиридова с извещением о том, что он начал испытание их метода в клинике, они получили в день отъезда из Праги. Может быть, это была правда. Они действительно могли ничего не знать об этих испытаниях. Но они должны были знать, что Свиридов мог провести эти испытания... Да что говорить!
Не знаю, как я пережила это потрясение. Я отошла от телефона полумертвая. Меня терзало раскаяние, позднее, ненужное и потому особенно тяжкое за все, что я сделала. За это несчастное, ничем не оправданное увлечение чуждым мне человеком. За ослепление его фальшивыми планами. За участие в бессмысленной и бесцельной работе. За то, что я не попыталась предотвратить испытание сомнительного метода на Андрее. За то, что ничего не понимала и не пыталась понять в том, что делаешь ты и чего ты добиваешься.
Вот и все. Сейчас я запечатаю свое нескладное письмо, в конверт и попрошу, чтобы его отнесли к тебе в комнату».
Юрий дочитал последний листок. Им овладело тяжелое, напряженное спокойствие. Он посмотрел на часы. Четверть седьмого. Если только ее можно спасти, действовать нужно немедленно, не теряя ни минуты. Средство есть, Юрий знал, что Ярославом приготовлены шесть полулитровых флаконов сыворотки, обогащенной ПЛФ, для испытания ее безвредности на самом себе. Ярослав потребовал в Министерстве здравоохранения выделить комиссию, в присутствии которой он собирался провести это испытание. Но он уже много раз вводил себе эту сыворотку, чтобы самому убедиться в ее безвредности. Чего бы это ни стоило, нужно найти Зою и попытаться ее спасти с помощью этого средства.
У Юрия не было почти никаких сомнений в том, что она поехала в Ярославль к матери. Его воображение живо нарисовало Зою в вагоне поезда, уносящего ее из Москвы, полуживую от перенесенных страданий и от пожирающей ее болезни. Да, надо действовать, не теряя ни минуты.
Через полчаса он уже ворвался в лабораторию к Ярославу. Еще через полчаса они мчались в такси на Ярославский вокзал. Да, скорый «Москва — Архангельск» ушел в двенадцать часов. Сейчас он подходит к Ярославлю. Они взяли билеты на экспресс «Москва — Владивосток», который отходил в восемь вечера.
До отхода поезда оставалось полчаса. Они молча сидели на скамье в зале ожидания. Каждый знал, о чем думает другой, говорить не хотелось. Наконец Юрий вскочил с места.
— Может быть, не стоит? — глухо пробурчал Ярослав, не поднимая головы.
— Нет, я должен с ним поговорить, — упрямо сказал Юрий.
Он вошел в кабину телефона-автомата. Набрал номер. В трубке певуче загудел сигнал. Юрий ясно представил себе огромный стол в кабинете Всеволода Александровича на его квартире, куда он нередко приглашал своих студентов. Слева — лампа. Справа — телефонный аппарат. Брандт протягивает длинную худую руку, снимает трубку. Сейчас Юрий услышит его голос — приятный, звучный, бодрый, как будто ничего не случилось,
— Я слушаю.
Он или не он? Так не похожи эти безжизненные, тусклые звуки на голос Всеволода Александровича, что Юрий не решается заговорить.
— Я слушаю, — с той же вялой, безразличной интонацией повторяет голос.
— Это Чернов, — сказал Юрий.
— Слушаю вас, Чернов, — отозвался голос чуть-чуть бодрее, чем раньше, но все еще не похожий на голос Брандта.
— Всеволод Александрович? — спросил неуверенно Юрий.
— Да, это я.
Да, это Брандт. По его голосу можно догадаться, что он потрясен случившимся не меньше, чем Юрий и Ярослав. Но понял ли он, что гибель Андрея на его совести?
— Как могло это произойти, Всеволод Александрович? — прямо и резко спросил Юрий.
— Вы знаете, Чернов, как это произошло, — отвечает Брандт негромко, тоном упрека.
— Но ведь это могло и не произойти, Всеволод Александрович, — Юрий говорит с горечью.
— Да, это могло и не произойти. Я не снимаю с себя ответственности за то, что случилось. И хотя — я не прошу вас верить мне — я действительно не подозревал, что академик Свиридов, правда с согласия Цветкова, начнет его лечить по предложенному нами методу, я считаю...
