Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 28
Конечно, тут была и доля принуждения: им приходилось стоять в определенных местах, делать те или другие жесты. Кто-то радостно восклицал, кто-то горестно ужасался. Но потом король потребовал вина и, бросив жемчужину в кубок, громко произнес:
— Начнемте. Вниманье, судьи! Просим не зевать!
Атмосфера накалилась от невидимых разрядов ожидания. В каждом движении дутиков чувствовалось страстное нетерпение. Затаив дыхание, они полуосознанно пригнулись вперед при команде: «Готовьтесь».
— Бьюсь! — вскричал противник, и клинки, сверкнув, соприкоснулись, как языки стальных гадюк.
(Удар парирован… два шага вперед… ложный выпад… еще один… коварный бросок навстречу.) Попал!
— Удар.
— Отбито.
— Судьи!
— Удар, удар, всерьез.
— Возобновим.
— Стой, выпьем, — закричал король. — Пью за твое здоровье! — Он сделал жест слуге. — Жемчужина твоя! Бокал герою!
— Не время пить, — возразил землянин. — Начнемте. Защищайтесь.
Он вновь погрузился в иллюзию момента, раскручивая память в противоположных направлениях и наполняя ею каждый эпизод. Отскок, блок, выпад.
— Опять удар. Не правда ли?
— Удар. Не отрицаю, — признал противник.
— Сын наш побеждает!
— Я, королева, пью за твой успех. — Леди, сидевшая рядом с королем на троне, подняла кубок.
— Не пей! — прокричал король, а затем, отвернувшись в сторону, со стоном прошептал: — В бокале яд! Ей больше нет спасенья! — Он заскрипел зубами.
Землянин прикусил губу.
— А ну, теперь ударю я, — промолвил вдруг соперник. Клинок последнего сына Земли упал на каменные плиты пола. Отравленное жало впилось в бок, ослепив на миг его глаза. Дворцовая зала дрогнула, как пламя свечи, пронесенное у окна.
Чуть позже сцена обрела стабильность. Землянин опустился на одно колено. Рванувшись вверх, он вонзил свой локоть в грудь противника, проскользнул под его рукой и выкрутил запястье, сжимавшее рапиру.
Второй клинок зазвенел на плитах пола. Послышались крики:
— Разнять их! Так нельзя!
Он поднял оружие, выпавшее из рук противника.
— Нет, сызнова!
Второй участник поединка схватил рапиру, лежавшую на полу, и с ревом бросился в атаку.
Парировав внезапный выпад, он ловко увернулся и отпрыгнул в сторону. Клинки с лязгом скрестились. Отбив удар, он сделал финт, но его последующий натиск был встречен молниеносной «вертушкой» с проходом под руку. Он успел отклониться, шагнул назад и, улучив момент, нанес укол.
Противник застонал. Королева упала на колени.
— На помощь королеве! Эй!
— Тот и другой в крови! Ну как, милорд?
— Ну как?
Противник вытянул перед собой дрожащую руку. Ужас исказил его черты. Побелевшие губы зашевелились.
— О справедливое возмездье! Я ловко сети расставлял и угодил в них за свое коварство.
— Что с королевой?
— Обморок простой при виде крови.
— Нет, нет, неправда! Это все питье, — простонала она, и придворные зашумели, услышав слова, которые сорвались с ее уст. — Питье! Отравлена! Питье!
Она упала и затихла.
— Эй, слуги, — прокричал землянин. — Пусть закроют дверь. Средь нас измена. Кто ее виновник?
— Искать недалеко. Ты умерщвлен, и нет тебе спасенья. Всей жизни у тебя на полчаса. Улики пред тобой. Рапира эта отравлена и с голым острием.
Кивнув, он осмотрел наследников Земли. Они хотели уничтожить все, что оставили после себя люди. Но по крайней мере это останется с ними навсегда.
— Тогда ступай, отравленная сталь, по назначенью, — воскликнул он и заколол мужчину на троне.
Землянин поднес отравленный кубок к лицу короля и влил остатки жидкости в его раскрытый от боли рот.
«Вам понадобилась Земля? — шептал он неподвижными губами. — Вы захотели получить ее кости без мяса и кожи? Но люди истатуировали ее тело, и какими бы безобразными ни казались вам наши знаки, вы не в силах соскоблить их с трупа планеты. Вам понадобилась Земля? Пусть будет так!»
Он с трудом сохранял декорации сцены.
— Поделом ему, — гортанно прохрипел его соперник. Дутик при шпаге закрыл глаза собрату и горестно сморщил лицо.
«Ты тоже того же мнения?» — спросил его внутренний голос.
— Что с ним? — простонал землянин.
В висках застучали молоточки пульса. По рядам придворных пробежали вздохи ужаса и стаккато тревожного шепота. Свет начал меркнуть. Факелы мигнули. Откуда-то сзади послышался скорбный плач. А в сердце и легких разгоралось жгучее пламя.
Стены дворца задрожали. Они то исчезали, то появлялись вновь, и в этих вспышках мрачного чистилища ему казалось, что за кольцом рогатых идолов с пучками нелепых антенн, раскинулось бескрайнее пространство льда. Колесо Галактики над головой превратилось в огромную пепельницу, и он знал, что оно будет крутиться вечно, вращаясь и перемалывая его прах, его имя и пустые надежды. С каким удовольствием он заполнил бы эту пепельницу доверху — своими мечтами, расой и нерожденными детьми — стряхивая в нее тлен рутины и редкие искры действительных свершений. Только выгорая изнутри — выгорая огнем, как он этим вечером, — люди оправдывали абсурдность разума абсурдной красотой. И он знал, что снова обрел рассудок. Он улыбался дутикам, завершая свою жизнь и декорации финальной сцены.
— Гораций, я кончаюсь. Сила яда глушит меня. — Он взглянул на придворного, который поддерживал его и не давал упасть. — Уже меня в живых (из Англии?) известья не застанут, но предрекаю: выбор ваш падет на (Фортинбраса?). За него мой голос. — Он кивнул в сторону двери, на которой красовалось изображение шутовской маски. — Скажи ему, как все произошло. И что к чему. Дальнейшее — молчанье…
Его голова откинулась назад, и он сфокусировал свою волю на следующей части финала.
Горацио-дутик заговорил о разбитом сердце и ангельском пении. А он, за миг до того, как погрузиться в вечное безмолвие, услышал дробь далеких барабанов.
Шут выступил вперед, на ходу меняя свой облик. Мерцая и переливаясь радужными красками, он остановился — теперь уже белоснежный осколок айсберга — и посмотрел на мертвого землянина. Лепестки колокольчиков на его антеннах печально открывались и закрывались. Остальные молча наблюдали за его беспредельной скорбью, понимая, что только пересмешник и шут мог чувствовать Землю по-настоящему. Он знал, что произошло на их глазах, и он знал, что делать дальше.
Смерть последнего из людей наполнила его болью и уважением.
— Уберите трупы, — тихо промолвил он. — Средь поля битвы мыслимы они, а здесь не к месту, как следы резни. Скомандуйте дать залп солдатам.
