Николай Греч - Черная женщина
В продолжение дороги она ничего не видала и не слыхала: не заметила даже, как переехала из Эстляндии на русскую землю, только считала станции и версты. На третий день въехала она в Петербург и остановилась в Ревельской гостинице. С пятилетнего возраста провела она всю жизнь свою в Эстляндии и за границею. Огромность, великолепие, блеск и шум столицы ослепили, оглушили ее, но не изумили, не восхитили; в ее душе была одна мысль: я приближаюсь к моему отцу. Отдохнув и переодевшись в гостинице, она бросилась с проводницею своею в наемную карету и полетела на Выборгскую сторону. Ей казалось, что она никогда не доедет.
- Скоро ли? Близко ли? - спрашивала она у старушки.
- Скоро, скоро, барышня! - отвечала та. - Вот Троицкий мост, Петербургская сторона, Самсониевский мост, а тут и есть!
С.-Петербург
LVI
Кемский также терзался сладостным нетерпением: порывался сам ехать в Ревель, но боялся разъехаться с Надеждою, не смел просить графиню, чтоб она привезла или прислала к нему дочь, и желал, чтоб она догадалась сама. Он написал Надежде ответ, в котором отражалась вся душа его, но этот ответ уже не застал ее. В ожидании ее приезда он устроил для ней комнаты, в которых жил Берилов; над письменною конторкою повесил портрет Наташи, смятый французскою пулею. Графиня предуведомила Кемского, что отправляет к нему дочь его, но детская любовь опередила почту.
Алимари сидел в саду на скамье, подле любезных своих могил, и питался живительными лучами солнца. Кемский в раздумье расхаживал по комнате. Раздался на улице звук едущего экипажа. Сердце его сильно забилось. Звук утих, когда карета взъехала на немощеный двор. Слышится - отворяют дверцы, опускают ступеньки. Он остановился с трепетом. Растворяется дверь комнаты. В ней появляется женщина в шляпке и вуале; она останавливается, поднимает вуаль, вглядывается в него.
- Наташа! - восклицает Кемский и заключает дочь свою в объятия.
Годы страданий, жестокие утраты, тяжкие раны сердца - все было забыто в это блаженное мгновение, все заглажено, вознаграждено одним взглядом! Молитва, усердная, общая молитва счастливого отца, счастливой дочери - не красноречивая, но доступная и приятная вечной благости, заключила торжество отрадного свидания.
Надежда смотрела на отца своего с любовию и благоговением. "Это мой отец, это мой друг, это благодетель, хранитель Ветлина", - повторяла она в уме, не сводя глаз с прекрасного, обновленного радостью мужа. Князь глядел на нее с чувством, которому нет ни имени, ни описания. Он искал в лице, в глазах, в осанке, в поступи ее сходства с Наташею - и находил при каждом взгляде. Только Надежда казалась ему вообще живее, быстрее, пламеннее своей матери. Когда же слезы останавливались в ее глазах, они принимали в точности выражение небесного взгляда Наташи.
Кемский познакомил ее с другом своим, Алимари, открыл ей, что ему одному она обязана сохранением отца своего, потом повел ее в комнату, для нее назначенную, указал ей портрет ее матери, бывший неразлучным его спутником, и портрет Берилова, который, действуя во всем по внушению неизвестного ему тайного чувства, призрел сироту, дочь своего брата.
Радостные порывы вскоре уступили место тихому наслаждению счастием отцовской и детской любви, дням спокойным, богатым воспоминаниями и надеждами. Отец и дочь в один день свыклись, как будто всю жизнь провели вместе. Князь вздумает сказать, сообщить, предложить что-нибудь своей дочери: она об этом уже думала, уже предупредила его. Веселый нрав ее, остроумие и прямота душевная восхищала старика.
- Ты Наташа, - говорил он, - но Наташа девятнадцатого века, беспокойного, торопливого. Мы в старину жили тише, едва успевали за временем, а вы его опережаете. Так, милая Наденька, ты мне сообщила свои сердечные склонности, прежде нежели я тебя увидел.
- Как это? Какие склонности? - спросила она, смутившись.
- Знаю, знаю! Будь спокойна! - отвечал он улыбаясь. - Сердце твое найдет отголосок в моем - ты будешь счастлива!
LVII
Вышатин разделял блаженство своего друга, но не носился с ним в пространствах надзвездных: теперь, более нежели когда-нибудь, был нужен Кемскому твердый защитник и ходатай; сам он, предавшись сладостному чувству своего нового существования, не заботился ни о чем земном, ничего не помнил, ничего не видел. Вышатин взялся привести в порядок дела его.
Сначала отправился он к Алевтине Михайловне. Там успели уже оправиться от первого испуга, причиненного болтливостью Ивана Егоровича. "Показания, признания его были сделаны не при свидетелях, - толковал Тряпицын, следственно, никакого законного действия иметь не могут. Свидетельство крепостной женщины равномерно силы не имеет". Вышатин приехал к Алевтине в то время, когда она была окружена всеми своими домашними: мужем, детьми, Тряпицыным и Горсом. Он был принят учтиво и холодно. На извещение его, что князь нашел дочь свою, отвечали улыбкою недоверчивости и жалости, а на воспоминание об отсылке дитяти в Воспитательный дом гордым взглядом оскорбленной добродетели. "Постойте же, - думал он, - вас должно образумить геройскими средствами: нежность здесь не у места".
- Вы, как дама, - сказал он Алевтине, - вероятно, не знаете ни степени преступлений, ни положенных им по законам наказаний. Но вам, Иван Егорович, конечно, известно, что за подделку акта законы определяют ссылку в Сибирь?
Все побледнели.
- Но земская давность, - произнес вполголоса Тряпицын.
- А за продажу и залог чужого имения, за составление фальшивых свидетельств о смерти человека, помнится, положено законами то же наказание. Не так ли, господин Тряпицын?
- Ей-ей, запамятовал, ваше превосходительство! - сказал Тряпицын трепещущим голосом.
- Вы все в моих руках, - произнес Вышатин твердо и равнодушно. - Князь Алексей Федорович имеет, может быть, побуждения щадить вас, но у меня их нет. Пора кончить ваши злодейские подвиги. Даю вам неделю сроку. Извольте внести все, что вы у него забрали, как это видно из бумаг, полученных князем от Ивана Егоровича, и тогда я даю вам честное слово, если хотите и письменно, что вас оставят в покое. Но малейшее противоречие или замедление повлечет за собою уголовный суд и наказание.
Тряпицын разинул рот:
- Ваше...
- Ни слова! Кончите добром или ступайте в Сибирь! - сказал Вышатин, вышел и хлопнул за собой дверью.
Все были в оцепенении.
- Это что такое? - спросил Горс.
- Сибирь! Ссылка! - закричала Китти. - Ужасно! Вот что вы наделали, маменька!
- Для кого ж я это делала, как не для вас! - произнесла Алевтина с выражением отчаяния.
- Слуга покорный! - сказал Григорий. - Осрамить всю фамилию, испортить всем нам карьеру! А вы что, Яков Лукич?
