Встреча с хичи. Анналы хичи - Пол Фредерик

и так далее, только я не дирижировал толпой пьяниц у пианино, а передавал фразы своему двойнику.

И между фразами у меня оставалось много времени, чтобы думать и наблюдать.

Наблюдал я главным образом за Кларой, но уделял внимание и двоим мужчинам с нею.

Хотя двигались они медленнее улиток, я заметил, что Мечников протянул руку для пожатия. Это хороший знак. Значит, он не винит меня в том, что я оставил его вместе с Кларой и остальными в черной дыре… если бы не тот факт, что он обратился к адвокатам.

Второй мужчина, стоявший с Кларой, был мне совершенно незнаком. Взглянув на него, я не очень обрадовался увиденному. Сукин сын слишком хорошо выглядел. Высокий. С бронзовой кожей, улыбающийся, без намека на животик. Он в это время снова привычно клал руку на плечо Клары, пока она разговаривала со мной.

Я объяснил себе, что это не имеет значения. Клара держалась за руки и с Дейном Мечниковым, а почему бы и нет? Они старые друзья – к несчастью, чуть больше, чем просто друзья. Но это только естественно. Второй парень положил руку ей на плечо? Ну, это ничего, в сущности, не означает. Всего лишь дружеский жест. Он может быть родственником, или, не знаю, психоаналитиком, или еще кем-то. Помогает ей преодолеть шок от новой встречи со мной.

Взгляд в лицо Кларе не прояснил этого вопроса, хотя я смотрел на нее с удовольствием и вспоминал все другие случаи, когда с любовью смотрел ей в лицо.

Она не изменилась. По-прежнему выглядела как моя вечная и глубоко любимая единственная (или, во всяком случае, одна из очень немногих) Истинная Любовь. Эта Джель-Клара Мойнлин неотличима от Клары, которую я оставил в пространстве вблизи кугельблитца непосредственно перед своей смертью, а та, в свою очередь, ни на волос не отличалась от Клары, которую я оставил в черной дыре десятилетия назад.

И внешность ее объясняется не просто Полной Медициной. Примером того, что может Полная Медицина, служит плотская Эсси. Выглядит она удивительно молодо и восхитительно. Но хотя с плотью могут проделывать невероятные вещи, часы все равно не останавливаются. Они все равно понемногу уходят. К тому же плотские люди, когда им обновляют органы, одновременно чуть улучшают свою внешность – чуть более дерзкий нос, естественные (естественные!) завитки волос; даже Эсси это делает время от времени.

А Клара нет. Черные брови по-прежнему чуть густоваты, фигура плотнее, чем следует (насколько я помню, она всегда сожалела об этом). Она не поддерживает свою молодость. Она осталась молодой, и есть только один способ сделать это.

Она снова побывала в черной дыре. Добровольно вернулась туда, где я покинул ее, где время ползет медленно, где все мои десятилетия для нее были только неделями или месяцами.

Я не мог отвести от нее взгляда. Хотя прошло больше полстолетия с тех пор, как мы с Кларой были любовниками, мне никакого труда не составляло снова увидеть и ощутить это – естественно, только в памяти; я не сделал ничего грубого – текстуру кожи Клары, ямочки внизу ее спины, ее прикосновение и вкус. Странное ощущение. Я на самом деле не жаждал ее тела. Не собирался сорвать с нее одежду и свалить на пол прямо в Центральном парке, под цветущим вишневым деревом, на глазах у Мечникова и того другого парня. Ничего подобного. Я на самом деле не хотел заниматься с нею любовью, по крайней мере не срочно и не физически. И причина совсем не в том, что это физически (конечно) невозможно. Невозможность никак не сказывается на сексуальных желаниях.

Дело вот в чем: хотел или не хотел я что-либо делать с Кларой, я решительно не хотел, чтобы это делали с нею Мечников и тот другой парень.

Я знаю, как это называется. Называется это «ревность», и вынужден признать, что в свое время у меня ее было с избытком.

Дейн Мечников тем временем умудрился закончить предложение.

– На мой взгляд, ты выглядишь по-другому, – сказал он.

Он не улыбался. Это ничего не значит, потому что даже в старину, на Вратах, Мечников никогда не был улыбчивым типом. И конечно, я для него выгляжу по-другому, потому что он не видел меня гораздо дольше Клары – с тех самых времен на Вратах.

Я понимал, что настало время заняться вопросом об адвокатах, поэтому сделал то, что всегда делаю, когда нуждаюсь в совете и информации. Я крикнул:

– Альберт!

Конечно, я не произнес это «вслух» – то есть таким образом, чтобы Клара и двое мужчин смогли услышать. И когда он появился, им он виден был не лучше, чем я сам, – но реальный, не двойник.

Это хорошо. Альберт явно в игривом настроении.

Выглядел он забавно. В облегающем изношенном свитере, который можно натягивать на голову, как тюрбан. И со своей внешностью он обошелся свободно. Глаза у него сузились и как будто обведены темной краской. Лицо стало более смуглым. Волосы совершенно черные.

– Слушаю и повинуюсь, о господин, – пропел он. – Зачем ты призвал своего джинна из его прекрасной уютной бутылки?

С такой верной информационной программой, как Альберт Эйнштейн, вам не нужен придворный шут.

– Шут, – сказал я. – Попрошу Эсси перепрограммировать тебя, если ты не прекратишь. В чем причина всей этой комедии?

– О господин, – ответил он, склоняя голову, – твой скромный посыльный боится, что благородный гнев твоей особы обрушится на него, когда ты услышишь дурные новости.

Я сказал:

– Дерьмо. – Но вынужден признать, что он меня рассмешил, а это единственный способ сделать дурные новости легче переносимыми. – Ну хорошо, – сказал я, кивая, чтобы показать, что знаю, какими будут эти дурные новости. – Расскажи мне о Мечникове. Он был в черной дыре и теперь вернулся. Я уже сообразил, что он собирается потребовать часть моей премии за полет к этой дыре.

Альберт с любопытством взглянул на меня. Потом сказал, стягивая свитер с головы:

– Верно, Робин. И дело не только в нем. Клара вернулась к черной дыре вместе с Харбином Эскладаром…

– Подожди! С кем?

– Вот это Харбин Эскладар, – сказал он, указывая на второго мужчину. – Вы сказали мне, что слышали о нем.

– Альберт. – Я вздохнул, разбираясь с предположениями и недоразумениями, чтобы получить новую картину. – Ты должен уже знать, что когда я говорю тебе, что знаю все, я лгу.

Он серьезно смотрел на меня.

– Этого я и опасался, – сказал он. – Боюсь, что это и есть дурная новость.

Он помолчал, как будто не решался продолжать, поэтому я поторопил его.

– Ты сказал, что они вдвоем отправились к черной дыре, где я их всех оставил.

Он покачал головой.

– О Робин, – вздохнул он, но, слава богу, не стал снова говорить со мной о чувстве вины. Просто сказал: – Да, верно. Они с Кларой вместе спасли остальных, весь экипаж: двоих Дэнни, Сузи Эрейру, девушек из Сьерра-Леоне…

– Я знаю, кто участвовал в полете, – прервал я. – Боже мой! Они все вернулись!

– Да, вернулись, Робин. – Он кивнул. – И все в некотором смысле рассчитывают на свою долю награды. Вот зачем Дейн Мечников обращался к адвокатам. А теперь, – сказал он задумчиво, сунув руку в карман и доставая трубку – незаметно внешность его стала обычной, волосы – снова седыми и растрепанными, – тут, конечно, возникает несколько необычных этических и юридических проблем. Как вы помните по предыдущим процессам, есть принцип, который юристы именуют «теленок следует за коровой». Что означает: все ваши последующие накопления и приобретения можно в известном смысле рассматривать как следствия первоначальной научной премии за этот полет. Если бы они вернулись вместе с вами, они бы все, конечно, разделили эту премию.

– Итак, я должен отдать им деньги?

– «Должен» слишком сильно сказано, но такова главная мысль, Робин. Как вы поступили с Кларой, когда она появилась в первый раз? Вы тогда передали ей сто миллионов долларов за отказ от своих прав. Так как я предвидел, что подобная проблема возникнет, я взял на себя смелость связать вашу юридическую программу с юристами мистера Мечникова. Такая сумма кажется приемлемой. Я думаю, что с каждым вернувшимся придется заключить аналогичное соглашение. Конечно, они потребуют большего. Но не думаю, чтобы им удалось этого добиться; можно применить также закон о давности сроков, естественно.