Артур Кларк - Лунная пыль. Я, робот. Стальные пещеры
— Как изящно выражено, — насмешливо продолжала Кэлвин. — А какой вред?
— Ну… любой.
— Вот именно! Любой! А как насчет разочарования?
А поколебленная уверенность в себе? А крушение надежд? Это вредно?
Лэннинг нахмурился:
— Откуда роботу знать…
Он вдруг осекся.
— Теперь и до вас дошло? Этот робот читает мысли. Вы думаете, он не знает, как можно задеть человека? Думаете, если задать ему вопрос, он не ответит именно то, что вы хотите услышать в ответ? Разве любой другой ответ не будет нам неприятен, и разве Эрби этого не знает?
— Боже мой, — пробормотал Богерт.
Кэлвин с усмешкой взглянула на него.
— Я полагаю, что вы спросили его, ушел ли Лэннинг в отставку? Вы хотели услышать “да”, и Эрби ответил именно так.
— И, вероятно, поэтому, — сказал Лэннинг голосом, лишенным всякого выражения, — он ничего не ответил нам только что. Он не мог дать ответа, который не задел бы одного из нас.
Наступила короткая пауза. Мужчины задумчиво смотрели на робота, забившегося в свое кресло у шкафа с книгами и опустившего голову на руки.
Сьюзен Кэлвин упорно глядела в пол.
— Он все это знал. Этот… этот дьявол знает все — и даже то, что случилось с ним при сборке.
Лэннинг взглянул на нее.
— Здесь вы ошибаетесь, доктор Кэлвин. Он не знает, что случилось. Я спрашивал.
— Ну и что? — вскричала Кэлвин. — Вы просто не хотели, чтобы он подсказал вам решение. Если бы машина сделала то, что вы сделать не смогли, это уронило бы вас в собственных глазах. А вы спрашивали его? — бросила она Богерту.
— Некоторым образом… — Богерт кашлянул и покраснел. — Он сказал, что не силен в математике.
Лэннинг негромко засмеялся, а Кэлвин язвительно усмехнулась. Она сказала:
— Я спрошу его! Меня его ответ не заденет.
Громким, повелительным голосом она произнесла:
— Иди сюда!
Эрби встал и нерешительно приблизился.
— Я полагаю, ты знаешь, в какой именно момент сборки появился посторонний фактор или был пропущен один из необходимых?
— Да, — еле слышно произнес Эрби.
— Постойте, — сердито вмешался Богерт. — Это не обязательно правда. Вы просто хотите это услышать, и все.
— Не будьте ослом, — ответила Кэлвин. — Он знает математику, во всяком случае, не хуже, чем мы вместе с Лэннингом, раз уж он может читать мысли. Не мешайте.
Математик умолк, и Кэлвин продолжала:
— Ну, Эрби, давай! Мы ждем! Господа, вы готовы?
Но Эрби хранил молчание. В голосе психолога прозвучало торжество.
— Почему ты не отвечаешь, Эрби?
Робот неожиданно выпалил:
— Я не могу. Вы знаете, что я не могу! Доктор Богерт и доктор Лэннинг не хотят!
— Они хотят узнать решение.
— Но не от меня.
Лэннинг медленно и отчетливо произнес:
— Не глупи, Эрби. Мы хотим, чтобы ты сказал.
Богерт коротко кивнул.
В голосе Эрби послышалось отчаяние:
— Зачем так говорить? Неужели вы не понимаете, что я вижу глубже, чем поверхность вашего мозга? Там, в глубине, вы не хотите. Я — машина, которой придают подобие жизни только позитронные взаимодействия в моем мозгу, изготовленном человеком. Вы не можете оказаться слабее меня и не почувствовать унижения. Это лежит глубоко в вашем мозгу и не может быть стерто. Я не могу подсказать вам решение.
— Мы уйдем, — сказал Лэннинг. — Скажи Кэлвин.
— Все равно, — вскричал Эрби, — вы ведь будете знать, что ответ исходил от меня.
— Но ты понимаешь, Эрби, — вмешалась Кэлвин, — что, несмотря на это, доктор Лэннинг и доктор Богерт хотят решить проблему?
— Но сами! — настаивал Эрби.
— Но они хотят этого, и то, что ты знаешь решение и не говоришь его, тоже их задевает. Ты это понимаешь?
— Да! Да!
— А если ты скажешь, им тоже будет неприятно.
— Да! Да!
Эрби медленно пятился назад, и шаг за шагом за ним шла Сьюзен Кэлвин. Мужчины, остолбенев от изумления, молча смотрели на них.
— Ты не можешь сказать, — медленно повторяла Кэлвин, — потому что это обидит их, а ты не должен их обидеть. Но если ты не скажешь, это тоже им неприятно, так что ты должен сказать. А если ты скажешь, они будут обижены, а ты не должен, так что ты не можешь сказать; но если ты не скажешь, ты причиняешь им вред, так что ты должен; но если ты скажешь, ты причиняешь вред, так что ты не должен; но если ты не скажешь, ты…
Эрби прижался спиной к стене, потом тяжело упал на колени.
— Не надо! — завопил он. — Спрячьте ваши мысли! Они полны боли, унижения, ненависти! Я не хотел этого! Я хотел помочь! Я говорил то, что вы хотели! Я должен был!..
Но Кэлвин не обращала на него внимания.
— Ты должен сказать, но если ты скажешь, ты причинишь вред, так что ты не должен; но если ты не скажешь, ты причинишь вред, так что…
Эрби испустил страшный вопль. Этот вопль был похож на усиленный во много раз звук флейты-пикколо. Он становился все резче и резче, выше и выше, в нем слышалось отчаяние погибшей души. Пронзительный звук заполнял всю комнату…
Когда вопль утих, Эрби свалился на пол бесформенной кучей неподвижного металла.
В лице Богерта не было ни кровинки.
— Он мертв!
— Нет. — Сьюзен Кэлвин разразилась судорожным, диким хохотом. — Не мертв! Просто безумен. Я поставила перед ним неразрешимую дилемму, и он не выдержал. Можете сдать его в лом — он больше никогда ничего не скажет.
Лэннинг склонился над тем, что раньше называлось Эрби. Он дотронулся до холодного, неподвижного металлического тела и содрогнулся.
— Вы сделали это намеренно.
Он встал и повернул к ней искаженное лицо.
— А что если и так? Теперь уже ничего не поделаешь. — С внезапной горечью она добавила: — Он это заслужил.
Директор взял за руку застывшего на месте Богерта.
— Какая разница! Пойдемте, Питер. — Он вздохнул. — Все равно от такого робота нет никакого толка.
Его глаза казались усталыми. Он повторил:
— Пойдемте, Питер!
Не скоро после того как они вышли, доктор Сьюзен Кэлвин обрела душевное равновесие. Ее взгляд остановился на Эрби, и на лице ее снова появилось напряженное выражение. Долго смотрела она на него. Наконец торжество сменилось беспомощностью и разочарованием. И все обуревавшие ее мысли вылились лишь в одно бесконечно горькое слово, слетевшее с ее губ:
— Лжец!
На этом тогда, естественно, все кончилось. Я знал, что больше ничего не смогу из нее вытянуть. Она молча сидела за столом, погруженная в воспоминания. Ее бледное лицо было холодным и задумчивым.
