Паоло Бачигалупи - Заводная и другие (сборник)
Канья смеется:
– Я не полицейский.
– А полиция тут и ни при чем. В деле замешана пружинщица.
Она так и замирает на месте.
– Кто?
– Убийца. Полагаем, речь идет о незаконном ввозе существа. Это военная модель. Дергунчик.
– Как такое вообще возможно?
– Вот мы и хотим выяснить. – Наронг пристально глядит на Канью. – А задавать вопросы прямо не можем, поскольку дело забрал генерал Прача – сказал, что это по его части, раз пружинщики в стране под запретом. Будто это – какие-нибудь чеширы или желтобилетники, – говорит он и прибавляет с горькой усмешкой: – Мы связаны по рукам и ногам. Поручаем тебе все выяснить.
– Будет непросто. Расследование веду не я, а Прача не разрешит…
– Он тебе доверяет.
– Доверять мне мою обычную работу и лезть в чужое дело – разные вещи. Это невозможно, – ставит точку Канья и уже хочет уйти, но Наронг хватает ее за руку.
– Нет! Это жизненно необходимо! Нам надо знать все подробности.
Извернувшись, она освобождается от его хватки.
– Зачем? Что в этом деле такого? В Бангкоке каждый день кто-нибудь умирает – тела в компостные кучи на метан выбрасывать не успеваем. Чего ради я должна идти против генерала?
Наронг приближает ее почти вплотную к себе.
– Погиб Сомдет Чаопрайя. Мы потеряли защитника ее королевского величества.
У Каньи подкашиваются ноги. Наронг ставит ее прямо и продолжает настойчиво, яростно убеждать, не умолкая ни на секунду:
– С тех пор как я влез в эту игру, политика стала только грязнее. – Сквозь его улыбку проступает злоба. – Ты – хорошая девушка, Канья. Мы всегда выполняли свои обещания, поэтому ты тут. Будет непросто, знаю. У тебя свои обязательства перед министерством природы, ты молишься Пхра Себу, и это правильно. Для тебя правильно. Но теперь мы требуем твоей помощи. Даже если Аккарат стал тебе неприятен, помощь нужна дворцу.
– Чего вы хотите?
– Нам надо знать, не Прача ли это устроил – слишком уж быстро забрал расследование себе. Нам просто необходимо знать, не он ли направил тот нож. От этого зависит и жизнь твоего начальника, и безопасность дворца. Возможно, генерал хочет что-то утаить. Как знать – вдруг снова применяет против нас те же приемы, что и двенадцатого декабря.
– Невозможно.
– Но очень для него удобно – раз убийство совершил пружинщик, то мы теперь не у дел. – В голосе Наронга вдруг возникает неожиданная напористость. – Мы просто обязаны знать, не министерство ли вырастило пружинщицу. – Он протягивает ей кучу банкнот. Канья изумленно глядит на огромную кипу денег. – Подкупай всех подряд.
Она сбрасывает с себя оцепенение и рассовывает пачки по карманам. Наронг осторожно дотрагивается до ее руки.
– Прости, но, кроме тебя, у меня никого нет. Надо найти и без остатка уничтожить наших врагов, и тут я полагаюсь только на твою помощь.
Днем в башне Плоенчит и так страшная жара, а теперь, когда обшарпанные комнаты клуба до отказа забиты следователями, здесь просто невыносимо. Совсем неподходящее место для мертвых тел; место, где прописались голод, отчаяние и неудовлетворенность. В коридорах толпятся люди из дворца – наблюдают, обсуждают, ждут, когда подчиненные Прачи закончат обследование и останки Сомдета Чаопрайи можно будет забрать, сжечь и поместить в погребальную урну. В воздухе разлиты тревога и злоба, все ведут себя с пугающей, оскорбительно подчеркнутой вежливостью, предчувствуют бурю, удары молний и черный грозовой фронт, за которым – неизвестность.
Первое тело лежит в общем зале возле бара. Старый фаранг похож на существо из другого мира. Повреждений почти нет, кроме лилового кровоподтека на шее там, где свернуто горло. Он весь в пятнах, как утопленник; наживка на гангстерской рыбалке. Широко раскрытые голубые глаза – два мертвых колодца – смотрят прямо на капитана. Канья молча изучает травмы, потом секретарь Прачи ведет ее во внутренние помещения.
Она ошеломленно замирает на месте.
Все в крови. На стенах длинные брызги, на полу огромные лужи. Среди груды тел – Сомдет Чаопрайя: тот же след на шее, что и у старого фаранга, только горло не сломано, а вырвано, словно его загрыз тигр. Охранники лежат рядом – у одного из глазницы торчит лезвие от пружинного пистолета, другой, вцепившийся в свое оружие, сам весь нашпигован острыми зарядами.
– Кот раи! – бормочет Канья. Она в полной растерянности от жуткого зрелища. В кровяной пене ползают бежевые жучки, оставляя за собой дорожки на посыпанном реагентом полу.
Прача, который стоит неподалеку и беседует с подчиненными, замечает ее потрясение. На лицах остальных тоже шок, тревога и смятение. От мысли о том, что организовать резню мог генерал, Канье физически плохо. Сомдет Чаопрайя, конечно, не был другом министерству природы, но чудовищность происшедшего полностью выбивает ее из колеи. Одно дело – замышлять атаки и отвечать на удары противника, но посягать на дворец – совсем иная история. Канья чувствует себя бамбуковым листочком, тонущим в бурном потоке.
«Всех ждет смерть. Даже самые богатые и могущественные в итоге лишь корм для чеширов. Мы бродячие трупы, и больше ничего. Стоит задуматься, и поймешь, что так и есть».
И все же вид мертвого полубога страшно ее пугает, лишает сил. «Что же вы натворили, генерал?» Представить страшно. Поток все сильнее, вот-вот утянет на дно.
Прача подзывает Канью. Капитан ищет в выражении его лица хотя бы намек на вину, но, кроме озадаченности, ничего не замечает.
– Что ты здесь делаешь?
– Я… – Объяснение она приготовила заранее, но, стоя возле раскиданных по полу тел охранников и защитника королевы, не может произнести ни слова.
Прача видит, как Канья смотрит на останки Сомдета Чаопрайи, смягчается, осторожно берет ее за руку и ведет к двери.
– Идем, это слишком тяжелое зрелище.
– Но…
– Я же сказал – идем. – Прача вздыхает. – К вечеру узнает весь город.
К Канье наконец возвращается дар речи, она говорит, все, что собиралась сказать, играет назначенную Наронгом роль.
– Я не поверила, когда узнала.
– Все гораздо хуже, – мрачно сообщает генерал. – Его убила пружинщица.
– Пружинщица? В одиночку? – Канья изображает удивление, а сама тем временем напоследок оглядывает залитый кровью зал – рассматривает густо утыканные лезвиями стены, замечает среди тел чиновника из министерства торговли – сына одного из старейшин не первой величины, – и еще человека из клана чаочжоуских промышленников, этот занимался деловой прессой. Все лица знакомы ей по газетам, все – «тигры», большие люди. – Кошмар.
– Вообразить невозможно – шестерых охранников, а потом еще трех человек. Причем пружинщица управилась одна, если верить свидетелям. Даже после цибискоза такой грязи нет.
