Григорий Адамов - Победители недр. Рассказы
— Ведь хватит пока топлива! Дайте обсушиться! Потом пойдем!
Виктор, Вера и весь их отряд были неумолимы.
— Именем пятой пятилетки! — рычал Виктор среди шума, смеха, криков, таща за шиворот тщедушного Гаврика.
…Ушли. Пришедшие уселись вокруг костра и вскоре затихли, энергично взявшись за консервы.
Жан Кларетон опять спросил:
— Так почему же такая разница, Евсей Иванович?
— А как же? Братская плотина Ангару подняла во как! И пылкости в ней не стало. Раньше летит, бывало, шитик через шиверы и падуны, инда дух захватывает. Сильная была вода! А нынче на спокое, словно ребенка на руках несет — не колыхнет.
— Девяносто метров высоты, батенька, плотина-то, — прогудел профессор Мочагин. — Немного таких плотин во всем мире найдете. Она подпирает Ангару на пятьсот километров, до самого Черемхова. Не только все перекаты и пороги, по-старому, по-местному шиверы и падуны, перекрыты, а даже такие города, как Братск, Балаганск, ушли под воду. Теперь-то Ангара — тихоня по сравнению с тем, что было. Ведь у нее на тысячу восемьсот километров протяжения общее падение — исток выше устья — четыреста восемьдесят метров! Были места, где на каждый километр — тридцать-сорок сантиметров падения. Такое было стремительное течение, что до тридцатиградусных морозов река не замерзала.
Только пар, бывало, стоит над ней густым туманом, дымится река, в теснинах клокочет, как кипяток.
— Очень жалею, что не удастся теперь осмотреть эту гидростанцию, — сокрушался Жан Кларетон. — Ах, как жаль! Ведь это самая крупная установка в мире — на два миллиона шестьсот тысяч киловатт!
— Да почему же не сможете? — спросил Виктор, поедая с аппетитом консервы из дичи. — Куда вам так торопиться?
— Мы потеряем с этой печальной аварией не менее чем три дня, — ответил Жан Кларетон, — а я должен как можно скорее вернуться на работу. Директор нашей электростанции заболел, и я должен заменить его. А вы бывали на Братской гидростанции? — обратился он к профессору Мочагину.
— Ну как же! Я работал на ее стройке. Да… Вы много потеряете, не осмотрев ее!
Вера подбросила хвороста в костер.
— Вы знаете, — сказала она, усаживаясь на место, — когда я думаю о том, что мы сделали с Ангарой и вокруг Ангары, у меня от восторга дрожь по телу пробегает. Мечта первой пятилетки — я тогда была еще ребенком — стала теперь, в пятьдесят первом году, в конце пятой пятилетки, реальностью. Я химик, работаю на Гандюхинском металлургическом заводе. Там применяются совершенно новые методы работы…
— Это ты про бездоменное получение железа? — спросил Веру Игнат, коренастый парень с огромной шевелюрой. — Она мне уши прожужжала сегодня на мотолодке об этой диковине.
— Да, — кивнула ему Вера, — и об электроплавке. Раз вся Ангара со своих гидростанций дает ток по три-четыре десятых копейки за киловатт-час работы, то почему не применять эту баснословно дешевую, почти даровую электроэнергию и для электроплавки сталей вместо древнего доменного процесса с его низким коэффициентом полезного действия?
— Еще бы не дешевая энергия! — проворчал профессор Мочагин. — Нигде в мире не найти такого на редкость крепкого кулака, как здесь, на Ангаре: двенадцать с лишним миллионов киловатт установленной мощности в районе одной реки! Сколько это Днепровских гидростанций? Двадцать! Девяносто миллионов киловатт-часов изумительно ровной отдачи в год! То есть столько же, сколько было выработано в Североамериканских Соединенных Штатах — тогда, когда Ангара еще только проектировалась!
— Неслыханно! Невероятно! — бормотал Жан Кларетон, задумчиво глядя на ярко пылающий костер. — Меня много трепало по свету, я много жил и работал в буржуазных странах и много видел там замечательного в области техники. Но такого я не видел нигде… По какой цене отпускают отдельные ангарские электростанции ток потребителям?
— Самая небольшая — Удинская, — ответил Мочагин, — на притоке Ангары Уде, мощностью в триста тысяч киловатт, отпускает ток по восемь десятых копейки за киловатт-час работы, а самые крупные: Братская — в два миллиона шестьсот тысяч киловатт, Шаманская — в два миллиона киловатт — по две десятых копейки за киловатт-час.
Виктор встал и потянулся:
— Спать хочется, товарищи!.. А ведь только благодаря этой дешевке мы можем здесь, и только здесь, на Ангаре, производить искусственный каучук. Две десятых копейки за киловатт-час работы! Киловатт-час электроработы — это два—три восьмичасовых рабочих дня человека. Значит, выходит, что за две десятых копейки мы получаем работу двух—трех человек в течение целого дня!
От этих цифр может и спать расхотеться… Понятно, почему на Ангаре с ее дешевой электроэнергией сосредоточены самые дорогие энергоемкие производства: бездоменное получение железа и стали на электроплавке, производство искусственного каучука, производство искусственного шелка из еловой древесины, производство алюминия из алунита — все такие производства, которые на дорогом топливе невыгодны.
Из темноты вынырнула белая борода, а потом и вся коренастая фигура Евсея Ивановича. Он подошел к костру и уселся на земле возле молчаливого человека с сухим бронзовым лицом, тонким горбатым носом и черными вьющимися волосами.
— Ну что, Евсей Иванович? — спросил бронзоволицый человек.
— Да вот, значит, товарищ Диего, погнал я шитик-то с Егоровым и Степановым в Новобратск. Эх, жаль, не успели захватить с мотолодки радио… Скорее бы отсюда освободились… Еще нам не повезло, что мы на этом берегу высадились.
На этой протоке посуда не ходит. И пароходы, и баржи, и катера — все по главной протоке, вон за тем островом, ходят. Были бы мы на другом берегу — живо сняли бы нас… Что это ребят-то наших не видать? Невелика штука — хворосту набрать… Не случилось ли чего с ними? Края-то наши еще необжитые, и медведи в тайге, бывает, пошаливают.
Костер трещал, пламя высоко взвивалось кверху. Широкие тяжелые лапы старой ели, покрытые местами серой паутиной, отливали старой бронзой. И все кругом было бронзовое: и полуобнаженные тела людей, и борода Евсея Ивановича, и круглые камни на земле, и густая трава на лужайке.
Было тепло и тихо. Луна давно скрылась, и темнота сторожко стояла кругом стеной, оттесняемая пламенем костра, точно выжидая, когда можно будет надвинуться на кучку людей и поглотить ее.
Евсей Иванович встал, вставил два пальца в рот и пронзительно, по-разбойничьи свистнул, так, что у всех холодок по спине прошел.
Потом он оглушительно бросил в темноту:
— Го-го-го! До-омо-о-ой!
Все прислушались. Скоро, как будто пробиваясь сквозь темноту, донеслись далекие крики и свист.
