Сергей Волков - Объект «Зеро»
Я назвал этот пик Викингом, а его соседа со срезанной вершиной – Сырной Головой. Если горы не обидятся на нас за такие имена и все пойдет как надо, к ночи мы поднимемся на перевал и обнаружим там каменный крест, который Шерхель называл мартехольцем.
Вспомнив о Зигфриде, я вздохнул, но тут же взял себя в руки. Сейчас главное – уйти от погони, отыскать монастырь, разузнать дорогу в Горную республику, добраться туда, найти Акку, Чернышова, всех остальных и попытаться объяснить им…
А, собственно, что я хочу объяснить? Что воевать глупо, а убивать нехорошо? Что благое дело наведения порядка обернулось элементарной борьбой за власть? Что на Медее действует еще одна сила, и мы должны беречь каждого человека, потому что не исключено – нам придется схлестнуться с истинными хозяевами планеты?
Да, наверное, именно это я и должен сказать. И скажу. Если мы дойдем…
4 января 2208 года
Живший много сотен лет назад француз Ларошфуко как-то сказал: «Судьба кажется слепой лишь неудачникам». Наверное, он прав. По крайней мере, моя судьба совершенно точно слепа.
Мы стоим на перевале. Истукан мартехольца высится перед нами. Крест сработан из грубо обтесанных камней и уже успел обрасти фестончатым оранжевым мхом. У его подножия лежит несколько позеленевших лезвий от звенчей, цепочки, женские витые браслеты, какие-то кожаные мешочки и деревянные коробочки. Видимо, все это оставлено паломниками, проходившими здесь до нас, в благодарность или в качестве жертвы.
Нам мартехольц не помог. Свободники каким-то непостижимым образом выследили нас; их черные фигуры мелькают в полукилометре ниже по склону, хотя нас они пока еще не видят. Можно было бы попробовать уйти, но с перевала отчетливо видна лежащая за ним небольшая долина, зеленая, покрытая рощами и лугами, посредине которой сереют постройки монастыря. Мне почему-то очень не хочется, чтобы свободники увидели его.
Поэтому я сейчас отдам свои тетради Цендоржу, и мой ординарец пойдет по скалистому гребню на запад, к Викингу. Мы оба надеемся, что спустя какое-то время ему удастся спуститься в монастырскую долину, а потом попасть в Горную республику и передать мои записи Акке.
Я же пойду навстречу своей слепой судьбе, вниз по склону, с высоко поднятыми руками. Мне еще никогда не приходилось сдаваться в плен, но что-то, не иначе как генетическая память, подсказывает мне, что это стыдно и мерзко. Однако иногда приходится пройти и через такое…
Надеюсь, что когда-нибудь я сумею возобновить свой дневник. Лет через сто после Ларошфуко жил в Германии граф Христ фон Бенцель-Штернау, который как-то заметил: «Не каждый человек – Цезарь, но у каждого есть свой Рубикон».
Мой – перейден. Прощайте…
5 января 2208 года
Возвращаюсь к своим записям. С момента моего пленения свободниками прошло три дня. Три страшных, напряженных дня, которые перевернули все с ног на голову – и расставили все по местам. Но не буду забегать вперед. Поскольку дневники вернулись к своему хозяину, за что большое спасибо моему верному Цендоржу, я продолжаю свои записи, по мере сил воспроизводя все те события, что произошли со мной в последнее время.
Итак, 5 января я сдался в плен свободникам. Но оказалось, что это не просто свободники, а специальный отряд (они называли себя «Легион Смерти») под командованием некоего Каракурта. Да, да, того самого Йена Ван-Варенберга из Пенемюндского лагеря. Человека, национальность которого Лускус еще тогда, в первый день после катастрофы, обозначил как «ублюдок». Кстати, в свой легион Каракурт подбирал бойцов под стать себе…
Это были очень странные люди. Странные до, как говорил один мой знакомый, «страшности». Непонятные. Нелогичные. Рука чешется написать – вообще не люди. Но нет – люди. Просто очень чужие…
Они не носили доспехов – только кожаные черные крутки и черные же плащи. Бритые головы. Ужасные татуировки, сюжеты которых рождались в чьей-то явно нездоровой голове. Никогда не забуду изображение, выколотое на спине одного из них: мускулистый рогатый монстр когтями разрывает живот беременной женщины, пожирая кричащего младенца…
Еще меня поразило оружие. Причудливое и, как бы это поточнее выразиться… антигуманное, что ли. Двузубые вильцы с пилообразной заточкой лезвий; широколезвийные копья с накидными петлями – чтобы противник не сумел уклониться; мечи с откидными крюками; штопорообразные наконечники у копий; у двоих я видел странные клювастые молоты на длинных рукоятях, кажется, такие назывались в старину чеканами. И многое-многое другое.
Но, собственно, дело даже не во внешнем антураже, не в одежде и не в оружии. Эти люди говорили на своем, одним им понятном, языке, и язык вовсе не был главным средством общения.
Они часто смеялись. Я бы даже сказал – они смеялись постоянно, но этот смех, полузадушенный, сквозь зубы, приводил меня в трепет. Возможно, виной всему было то, что многие из них жевали желтые стебли какого-то неизвестного мне растения, но, с другой стороны, это делали далеко не все.
А непонятная мне манера с силой ударять друг друга согнутой ковшом ладонью по уху? Этот жест служил у них чем-то вроде приветствия, причем приветствия дружеского. Ну, а про их противоестественную «боевую любовь» и вспоминать противно…
Впрочем, довольно пространных описаний. Когда я спускался по каменистому склону им навстречу, подспудно ожидая всего, но все же надеясь на лучшее, мне и в голову не приходило, насколько «теплый» прием меня ожидает.
Легионеры заметили меня, и десяток человек, вскинув оружие, отрезали пути к бегству. Каракурт, нехорошо ощерившись, подошел вплотную.
– Так, так, так… зайчик сам прыгнул в пасть. Ха, парни, он боится! Эй ты, боишься?
Я промолчал. Легионеры довольно заржали, затем Каракурт спросил:
– Где остальные? Была треха – ты один?
Он сам подсказал мне ответ, обозначив, что ничего не знает про гибель Шерхеля в Жорном лесу. Я скривился и пробормотал, стараясь казаться максимально испуганным:
– Они там… Пропали в тумане… наверное, их съело то чудовище…
– Ну-ну, – Каракурт покачал бритой головой, и вытатуированный на ней паук, казалось, зашевелил своими лапами в предвкушении. – Парни, трепыхните зайку. Только без фанатизма, его еще надо будет выжать.
И отошел в сторону.
Легионеры окружили меня, весело скалясь, словно я рассказал им невероятно смешной анекдот. Один толкнул меня в плечо, я пошатнулся – и тут же получил толчок с другой стороны, а потом еще и еще. Смех стал громче, посыпались предложения типа «дать ему двадцатку», «одеть на сосок», «пришляпить» и все в таком роде. Они явно готовились развлекаться, и развлечение это не сулило мне ничего хорошего.
