Юрий Брайдер - Миры под лезвием секиры
В тот самый день, которому суждено было стать последним настоящим днем для многих тысяч людей, рассеянных в разных временах и пространствах на планете Земля, Верка как раз заступила на дежурство во вторую смену.
На весь район имелись только две машины «Скорой медицинской помощи» – одна для выездов по городу, другая для сельской местности. Разница между ними была такова: первая могла не разваливаясь выжать шестьдесят километров, вторая – аж восемьдесят, а кроме того, у нее был в полном порядке передний мост. В больнице, конечно, были и вполне приличные, почти новые автомобили, но на них, как водится, разъезжали главный врач и трое его заместителей.
Да и народ в «сельской» бригаде подобрался покрепче – за шофера с Веркой разъезжал огромный и страховидный Зенон Скрунда, знавший все дороги и тропиночки района еще с военных времен (хотя оставалось неясным, в качестве кого он тогда сражался – партизана или полицая), а старшим был отставной врач с редкой фамилией Сусанин. Как и Скрунда, он о своем прошлом распространяться не любил, но иногда, особенно после рюмки, допускал такие высказывания, что становилось ясно – ему что вылечить человека, что удавить – один черт. Однажды, прибыв на дальний хутор, хозяин которого только что ранил из ружья свою жену, Сусанин оттолкнул мальчишку-участкового, первым вошел в хлев, где преступник отводил душу, методично уничтожая домашний скот, и голыми руками обезоружил его.
А в тот день Скрунда еще не успел заправить машину, как поступил вызов из колхоза «Большевик» – племенной бык поднял на рога зазевавшегося скотника. Съездили впустую, мертвецов «Скорая помощь» не забирала.
Затем диспетчерская послала их на другой конец района, где бешеная лисица искусала дачников. Дорога в те края была такая, что впору гусеничный тягач на подмогу вызывать.
– Ну ты, курва всемогущая, – Сусанин поднял глаза к небу, а дабы показать, что он обращается именно к богу, а не к кому-нибудь другому, еще и наложил на себя крестное знамение по старообрядческому канону. – Гаси светило дневное, труби отбой.
(С наступлением ночи количество вызовов обычно уменьшалось, и бригада всегда ждала прихода сумерек как милости божьей.)
Седой, словно хлоркой отбеленный, Скрунда неодобрительно покосился на Сусанина и пробурчал:
– Ты язык-то свой поганый придержи, баламут. А не то в пекле будешь сковородки горячие лизать.
– С тобой на пару, герр зондерфюрер, – огрызнулся Сусанин. – Сознайся, сколько душ невинных погубил?
– Тьфу на тебя! – Скрунда покрепче перехватил руль, на тряской дороге так и норовивший вырваться из рук.
Вот такая у них была манера разговора, хотя относились они друг к другу с уважением.
Внезапно вдруг резко потемнело, как это бывает перед грозой, хотя блеклое вечернее небо не пятнало ни единое облачко.
– Что за наваждение! – Скрунда, почти упиравшийся макушкой в потолок кабины, наклонил голову, чтобы заглянуть в боковое окошко. – Куда это солнце подевалось?
И в самом деле – красноватый солнечный диск, еще совсем недавно резво бежавший над кронами придорожных елок, канул неизвестно куда.
Скрунда затормозил так резко, что машину едва в кювет не занесло. Все уставились на запад, где с небом происходило что-то необычайное: прозрачная даль над горизонтом мутнела, как это бывает, например, когда оконное стекло покрывается снаружи наледью.
Наледь эта, странная, уже одной своей непривычностью, распространялась не только ввысь, но и вширь, заковывая изменчивый и вольный небосвод в несокрушимые, омертвевшие формы. На краткий момент сквозь мутный монолит вновь вспыхнуло солнце – расплющенное багровое пятно, искаженное рефракцией до неузнаваемости. Возникли и вновь поблекли тени.
– Ну что, добрехался, костоправ? – зловеще спросил Скрунда. – Вот сволочь, самого господа бога допек!
– Эй, я пошутил! – Сусанин, все еще продолжая ерничать, глянул по сторонам. – Побаловались, и хватит! Если надо, я извиниться могу.
На Верку навалилась безысходная, почти физически ощутимая тоска, какая бывает у человека перед сердечным приступом. Она словно в дурную дрему провалилась и беспощадно ясным чутьем сомнамбулы поняла, что никогда больше не увидит ни солнца, ни голубого неба, ни прежнего мира. Небеса и земля вокруг были мертвы. Мертвы были бранящиеся между собой Скрунда и Сусанин. Мертва, наверное, была уже и она сама.
Все краски вокруг выцвели и угасли, хотя ночь так и не наступила. Даже сейчас хорошо различались далекие дымы над Талашевском, плоская вершина Партизанской горы и мельтешение птиц над озерами. С севера на юг над землей нависала арка чистого света, которую с обеих сторон поджимала тяжкая, все более густеющая муть. Неизвестно откуда налетевший ветер горячо дохнул в лицо, качнул ветки деревьев, закружил придорожный мусор. На ветровое стекло шлепнулось странное насекомое – огромный, с палец величиной, желтый кузнечик.
– Молись, пустозвон! – Скрунда схватился за монтировку. – Проси у бога милости.
– Пошел ты… – огрызнулся Сусанин, однако из машины вылез и, глянув вверх, собрался отпустить еще одну глумливую шутку, но в последний момент осекся и пробормотал примирительно: – Ну ладно, виноват… признаюсь. Разрази меня гром за те слова. Но только одного меня… Зачем посторонних людей пугать?
Неласковое, на глазах перерождающееся небо отнеслось к его словам столь же равнодушно, как и к стрекотанию странного насекомого. Живой свет, еще державшийся и зените, погас, и сызмальства привычный бездонный простор превратился в глухой серый ковер, по поверхности которого время от времени пробегали какие-то тени. Тягостная тишина стояла вокруг, только в какой-то дальней деревне выли собаки.
Скрунда пощелкал ключом зажигания, снял с рычагов и поднес к уху трубку радиостанции.
– Все! – выдохнул он со зловещим удовлетворением. – Конец. Отпели донские соловьи.
– Да брось ты! – Сусанин все еще хорохорился. – Обыкновенное солнечное затмение. Вызови диспетчера. Он тебе подтвердит.
– Никто уже ничего не подтвердит, – на лицо Скрунды легла печать отрешенности, даже покоя, как бывает с человеком, долгое время пребывавшим в неведении относительно своей неизлечимой болезни и наконец-то узнавшим правду. – Припрыгали… Сон у меня вещий был недавно. Переполнилась чаша божьего терпения. Остались мы одни против дьявола… Нагие и босые, с пустыми руками. Отвернулись от нас домашние звери, и заглохли могучие машины…
– А ты мистик, однако, – Сусанин поднял капот машины и принялся копаться в моторе. – Аккумулятор сдох, вот и все дела…
– На аккумулятор нечего пенять, – равнодушно ответил Скрунда. – Новый он. Забыл, как месяц назад вместе с тобой его ставили?
