Уильям Тенн - Миры Уильяма Тенна - Том 02
Карточка была чистая, белая — только от пальцев остались темные пятна. Через всю карточку каллиграфическим почерком было выведено: Мистер Ого Эксар. Ниже стояли название и номер телефона гостиницы на площади Таймс-сквер, расположенной неподалеку от моей конторы. Я знал эту гостиницу — не слишком дорогая, но и не ночлежка, так, что-то среднее.
В углу карточки стоял номер комнаты. Это меня вдруг развеселило. Совершенно непонятно!
Но, с другой стороны, почему бы попрошайке не зарегистрироваться в гостинице? Не будь снобом, Берни, сказал я себе.
Двадцать за пять. В чем тут фокус? Я не мог отвязаться от этой мысли.
Оставалось только одно. Посоветоваться с кем-нибудь. Рикардо? Как-никак видный профессор колледжа. Одно из лучших моих знакомств.
Он немало помогал мне — намекнул о решении строить новое здание колледжа, на что отпустили полторы тысячи долларов, сообщил о распродаже конторского оборудования в ООН и т. д. Как только у меня возникал вопрос, требовавший университетской эрудиции, он всегда выручал меня. И все это за какие-нибудь две-три сотни комиссионных.
Я взглянул на часы. Рикардо должен быть сейчас у себя в колледже — проверяет контрольные или чем он там еще занимается. Я набрал его номер.
— Ого Эксар? — переспросил он. — Наверное, финн. А может быть, эстонец. Скорее всего откуда-нибудь из Прибалтики.
— Неважно, — сказал я. — Меня вот что интересует.
И я рассказал ему насчет пяти и двадцати долларов.
Он рассмеялся:
— Опять то же самое!
— Какой-нибудь древний трюк из тех, что греки выкидывали с египтянами?
— Нет. Из тех, что выкидывали американцы. И это не совсем трюк. Во время кризиса одна нью-йоркская
газета послала своего корреспондента по городу с двадцатидолларовым банкнотом, который он продавал за один доллар. Охотников купить не нашлось. Их не нашлось даже среди безработных, полуголодных — из страха оказаться в дураках они отказались от барыша в 1900 %.
— Двадцать за один? Тут было двадцать за пять.
— Ну, сам знаешь, Берни, — инфляция, — сказал он, снова рассмеявшись. — А в наши дни это скорее напоминает какое-то телевизионное представление.
— Телевизионное? Поглядели бы вы, как этот парень одет!
— Просто добавочный и вполне логичный штрих — больше шансов, что люди не примут это предложение всерьез. Университеты то и дело проводят такие исследования. Несколько лет назад группа социологов исследовала отношение публики к уличным сборщикам благотворительных средств. Ты знаешь этих людей, стоят на перекрестках и гремят копилками: «Помогите двуглавым детям! Пожертвуйте пострадавшим от наводнения в Атлантиде!» Вот они и нарядили нескольких студентов...
— Думаете, это тот самый случай?
— Полагаю, что так. Вот только зачем он оставил свою визитную карточку?
И вдруг меня осенило:
— Знаете, я понял. Если это телевизионная затея, то тут есть чем поживиться. Телевикторина с призами — машины, холодильники, замок в Шотландии и прочее.
— Телевизионная викторина? Что ж, возможно.
Я повесил трубку, тяжело вздохнул и набрал номер гостиницы, где жил Эксар. Он действительно числился в списке проживающих. И только что вернулся в номер.
Я быстро спустился вниз и сел в такси. Кто знает, с кем он еще успел связаться?
Поднимаясь в лифте, я все еще размышлял, как от двадцати долларов перейти к действительно крупной игре, затеянной телевидением, и не дать Эксару понять, что я раскусил их трюк. И тогда — ведь может же и мне подфартить. Вдруг и мне выпадет выигрыш?
Я постучал в дверь. Когда он сказал «войдите», я вошел, но какое-то мгновение не мог разглядеть никого.
Номер был маленький, как и все номера в этой гостинице, маленький и душный. Он не включил света, ни одной лампочки. Окна были зашторены донизу.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я наконец смог рассмотреть этого молодчика. Он сидел на кровати лицом ко мне. На нем все еще был этот идиотский костюм.
И знаете, чем он занимался? Он смотрел забавный маленький переносной телевизор, стоявший на письменном столе. Цветной телевизор. Но работал телевизор плохо. На экране не было ни лиц, ни картинок, а только разноцветные сполохи по всему экрану. Громадная красная вспышка, громадная оранжевая вспышка, дрожащие переходы между голубым, зеленым, черным. Из телевизора доносился голос, разобрать слова было невозможно: «Вах-вах, девах».
Как только я вошел, он сразу выключил телевизор.
— Таймс-сквер — плохое соседство для телевизора, — сказал я. — Слишком много помех.
— Да, — сказал он. — Слишком много помех.
Он закрыл телевизор крышкой и убрал его. Хотелось бы посмотреть этот телевизор, когда он работает как следует.
Странно, правда? В комнате, как ни удивительно, не было запаха дрянного ликера, и в задвинутой под письменный стол мусорной корзине не валялись пустые бутылки, как это бывает обычно в таких номерах. Ничего такого.
Единственный запах, который я почувствовал, был мне совершенно незнаком. Я думаю, это был запах самого Эксара.
— Хм, — промычал я, чувствуя себя неловко из-за давешнего разговора с ним в конторе. Я себя вел тогда слишком грубо.
Он спокойно сидел на кровати.
— У меня двадцать долларов, — сказал он. — Вы принесли пять?
— Я думаю, найдутся, — сказал я, роясь в бумажнике и стараясь обернуть дело в шутку. Он не проронил ни слова, даже не пригласил меня сесть. Я вытащил банкнот.
— Идет?
Он наклонился вперед и уставился на него, будто в такой темноте можно было увидеть, что это за банкнот.
— Идет, — сказал он. — Но мне нужна расписка. Заверенная расписка.
«Заверенная расписка? Вот это да!» — подумал я и сказал: — Пойдемте. Аптека на Сорок пятой улице.
— Пойдемте, — сказал он, поднимаясь и коротко откашливаясь — раз, два, три, четыре, пять, шесть, — почти беспрерывно.
По дороге в аптеку я остановился возле киоска с канцелярскими товарами, купил книжку с бланками расписок и тут же заполнил одну из них. Получена от мистера Ого Эксара сумма в двадцать долларов за пятидолларовый банкнот под номером... Нью-Йорк, дата».
— Идет? — спросил я его. — Я поставил здесь номер и серию банкнота, чтобы казалось, будто вам нужен именно он.
Он повернулся ко мне и прочел расписку. Затем сверил номер с банкнотом, который я держал в руках, и кивнул.
Мы подождали аптекаря, который в это время отпускал товар. Когда я подписал расписку, аптекарь прочел ее про себя, пожал плечами и поставил свою печать.
Я заплатил ему два доллара: все равно я был в барыше.
