Журнал «Если» - «Если», 2004 № 04
История — это вообще излюбленное поле для авторов сериалов. Автор произведения на историческую тему, обращаясь к той или иной эпохе, всегда преследует какие-то свои, ведомые лишь ему одному цели. То ли он хочет провести исторические параллели с современностью, не имея возможности говорить открыто, то ли нуждается в особом, экзотическом фоне для того, чтобы оттенить страсти людские, то ли пытается разгадать ребус, заданный некогда Клио… Читая романы Владимира Свержина из сериала «Институт Экспериментальной Истории» или сериал «Вестники времен» Андрея Мартьянова, ловишь себя на мысли, что авторы ставили своей сверхзадачей все вышеперечисленное одновременно. В их книгах находишь и аллюзии, и экзотический фон, и разгадки ряда тайн Истории. Одновременно с попытками «переиграть» историю нашей старушки-Земли, смоделировать ход всем известных событий прошлого, пустив течение реки Хронос в ином направлении. В результате получается окрошка из дат, исторических и полуисторических лиц и анахронизмов.
* * *Сериалы дают не столь уж большой объем продаж — относительно суммы всей фантастики, пребывающей на книжном рынке. Но они представляют собой привычную деталь рыночного ландшафта. И, думается, будут оставаться таковой в ближней, средней и дальней перспективе. Пипл хавает? А от гастритов не умирают… Просто притупляется рвотный рефлекс и появляется нездоровая сонливость.
Экспертиза темы
Как вы знаете, в этой рубрике выступают писатели-фантасты. Однако на этот раз мы предложили роль экспертов нашим читателям, участникам Форума журнала «Если» в интернете. Нам показалось, что нынешний вопрос затрагивает прежде всего читательские интересы. Мы попросили читателей высказать свое мнение о книжных сериалах: в чем же заключается притягательная сила сериала? Если же они вызывают отторжение, то чем именно? В результате на Форуме разгорелась жаркая дискуссия — на взгляд редакции, весьма содержательная. Мы предлагаем вашему вниманию фрагменты выступлений новых экспертов журнала.
ЛЕТУМ:Если посмотреть на историю вопроса, то можно увидеть, что «сериалы» (которые зачастую смешиваются с циклами, а порой и неотличимы от них) существуют в литературе любого народа (этноса). Наши былинные богатыри являются типичными сериальными героями (Илья Муромец с его тремя поездками и прочими сюжетами, перешедшими потом в сказки — ну чем не сэр Макс?). Миф тяготеет к циклизации, порой впадая в сериальность. А потом миф приходит в литературу.
Рабле — типичный сериальщик. Чосер с Боккаччо недалеко ушли. А уж ближе к XX веку — «Человеческая комедия», «Ругон-Маккары», «Сага о Форсайтах», «Люди доброй воли»!
Марсианский сериал Берроуза с огромным количеством однотипных романов чуть ли не рождает (наряду с Конаном-варваром Говарда и его благодарных последователей) современную массовую фантастическую литературу. Упомянем еще Лавкрафта и Кэйбелла, как стоявших у истоков фэнтези — литературы куда как более склонной к сериальности, нежели НФ. И это вполне объяснимо. Фэнтези (качественная, во всяком случае) всегда стремится к миростроительству, созданию новой реальности, максимально достоверной, так сказать «весомой-грубой-зримой». Поэтому авторы этого типа литературы и вынуждены создавать оригинальный фольклор, прорабатывать историю мира «ab ovo» и т. п. Понятно, что такого рода работу крайне трудно уместить на трехстах-четырехстах страницах. Отсюда и возникают те самые знаменитые сериалы, которые сами приходят в голову: истории о Земноморье, Средиземье, Амбере…
Вот тут-то и можно глубоко и по-философски задуматься: а зачем авторы ставят перед собой подобного рода цель? Ответов, естественно, несколько. С одной стороны, «исходное» общество уже досконально описано (хотя бы тем же Бальзаком, пусть, по мнению Белинского, и неудачно). Это раз. Прошел уже, успешно свалившись в могилу, по миру модернизм, который, как известно, это самое «общество» объявил суммой индивидуальных представлений, доказал невозможность его объективного познания (хаос и случай, господа!), да и похоронить его активно постарался. Это «два-три-четыре-пять». Теперь выходит погулять зайчик, то есть фэнтези. Нет общества как такового — и не надо. Познать мир невозможно? И Бог с ним! Примем из ослабевшей длани модернизма меч под названием «миф» — и начнем творить свою реальность с помощью его законов. Ведь фэнтези в процессе своего становления сначала опирается на мифы традиционные (трансформируя их в большей или меньшей степени) и лишь потом создает, так сказать, авторские.
Вот, на наш взгляд, причины сериальности в фэнтези. И естественно, что жанр, появившись на русской почве, воспользовался уже проверенными рецептами (забудем снова о чисто коммерческих выгодах сериала — это так банально!). Любопытно, кстати, что в процессе эволюции произведения фэнтези могут удаляться от объемов, которым позавидовали бы граф и профессор, вместе взятые. Сериальность уходит, уступая место очаровательной недосказанности, заставляющей самого читателя заполнять пустоты и лакуны (а порой и объяснять откровенные сюжетные неувязки). Вспомним хотя бы «Многорукого бога Далайна» С.Логинова или «Меч и радугу» Е.Хаецкой.
Но «меньше» не означает «лучше». Это просто «на вкус и цвет». Так порой трудно расстаться с тем же сэром Максом — и так порой хочется додумать реалии мира «Рубежа».
Н. АРЗАНОВ:Интереснее вопрос: чем сериал как форма привлекает писателя?
Первый мотив сериальщика — тот, о котором говорил уважаемый пан Анджей Сапковский. Лень. Лениво писателю придумывать новое. Примем это мнение в качестве экспертного.
Второй мотив гораздо ближе к самому источнику писательской работы. Собственно, вопрос может быть перевернут: а почему не все писатели создают сериалы? Ведь давно замечено, что многие из тех, кто создает исключительно «штучные» произведения, тем не менее воспроизводят одни и те же характеры, ситуации, отношения.
Источник фантазии — дело темное, однако факт остается фактом: большинство писателей в своих фантазиях, выливающихся на бумагу, остаются в рамках определенного круга, более или менее широкого — в зависимости от таланта автора. Так вот, сериал — идеальное воплощение такого круга: фантазирование, позволяющее оставаться «при своем» и в то же время не переходящее в навязчивость.
Наконец, читатель. Парадоксальным образом он совмещает в себе позицию издателя и писателя: с одной стороны, он вкладывает в текст свои деньги, с другой — свое воображение.
Читатель готов отдавать свои деньги за известный ему продукт.
