Альфред Бестер - Американская фантастика. Том 9
— Однажды меня поймали в Лондоне на почтамте. Я получал почту до востребования. Послали мне чистый лист в красном конверте и проследили до Пикадилли, 139, Лондон. Телефон: Мейфэр 7211. Красное — это опасность. У тебя везде кожа красная?
— Она не красная! — возмущенно воскликнула Лиззи.
— Я имею в виду розовая.
— Только там, где веснушки, — сказала она. — Что за бегство? Почему ты говоришь так странно и поступаешь так необычно? Ты действительно не шпион?
— Вероятно.
— Ты существо из другого мира, прилетевшее на неопознанном летающем объекте?
— Это тебя пугает?
— Да, если мы не сможем любить друг друга.
— А как насчет завоевания Земли?
— Меня интересует только завоевание тебя.
— Я никогда не был существом из другого мира.
— Тогда кто ты?
— Компенсатор.
— Что это такое?
— Знаешь словарь Франка и Вагнелла? Издание Франка X. Визетелли? Цитирую: «То, что компенсирует, устройство для нейтрализации местных влияний на стрелку компаса, автоматический аппарат для выравнивания газового давления в…» Проклятье!
Франк X. Визетелли не употреблял этого нехорошего слова. Оно вырвалось у меня, потому что мост заблокирован. Следовало ожидать. Вероятно, заблокированы все мосты, ведущие с 24-долларового острова. Можно съехать с моста, но ведь со мной чудесная Элизабет Чалмерс. Все. Стоп, машина. Сдавайся.
— Kamerad, — произношу я и спрашиваю: — Кто вы? Ку-клукс-клан?
Он пристально смотрит на меня, наконец, открывает рот:
— Специальный агент Кримс из ФБР, — и показывает значок.
Я ликую и радостно его обнимаю. Он вырывается и спрашивает, в своем ли я уме. Мне все равно. Я целую Лиззи Чалмерс, и ее раскрытый рот под моим шепчет:
— Ни в чем не признавайся. Я вызову адвоката.
Залитый светом кабинет на Фоли-сквер. Так же расставлены стулья, так же стоит стол. Мне часто доводилось проходить через это. Напротив незапоминающийся человек с блеклыми глазами из утренней подземки. Его имя — С. И. Долан.
Мы обмениваемся взглядами. Его говорит: я блефовал сегодня. Мой: я тоже. Мы уважаем друг друга. И начинается допрос с пристрастием.
— Вас зовут Абрахам Мейсон Сторм?
— По прозвищу Бейз.
— Родились 25 декабря?
— Рождественский ребенок.
— 1929 года?
— Дитя депрессии.
— Я вижу, вам весело.
— Юмор висельника, С. И. Долан. Отчаяние. Я знаю, что вы никогда ни в чем не сможете меня обвинить, и оттого в отчаянии.
— Очень смешно.
— Очень грустно. Я хочу быть осужденным… Но это безнадежно.
— Родной город Сан-Франциско?
— Да.
— Два года в Беркли. Четыре во флоте. Кончили Беркли, по статистике.
— Стопроцентный американский парень.
— Нынешнее занятие — финансист?
— Да.
— Конторы в Нью-Йорке, Риме, Париже, Лондоне?
— И в Рио.
— Имущества в акциях на три миллиона долларов?
— Нет, нет, нет! — Яростно. — Три миллиона триста тридцать три тысячи триста тридцать три доллара тридцать три цента.
— Три миллиона долларов, — настаивал Долан. — В круглых числах.
— Круглых чисел нет, есть только формы.
— Сторм, чего вы добиваетесь?
— Осудите меня! — взмолился я. — Я хочу попасть на электрический стул, покончить со всем этим.
— О чем вы говорите?
— Спрашивайте, я отвечу.
— Что вы передаете из своей квартиры?
— Из какой именно? Я передаю изо всех.
— Нью-йоркской. Мы не можем расшифровать.
— Шифра нет, лишь набор случайностей.
— Что?
— Спокойствие, Долан.
— Спокойствие!
— Об этом же меня спрашивали в Женеве, Берлине, Лондоне, Рио. Позвольте мне объяснить.
— Слушаю вас.
Я глубоко вздохнул. Это всегда так трудно. Приходится обращаться к метафорам. Время три часа ночи. Боже, сохрани мне английский.
— Вы любите танцевать?
— Какого черта?!.
— Будьте терпеливы, я объясню. Вы любите танцевать?
— Да.
— В чем удовольствие от танца? Мужчина и женщина вместе составляют… ритм, образец, форму. Двигаясь, ведя, следуя. Так?
— Ну?
— А парады… Вам нравятся парады? Масса людей, взаимодействуя, составляют единое целое.
— Погодите, Сторм…
— Выслушайте меня, Долан. Я чувствителен к формам… больше, чем к танцам или парадам, гораздо больше. Я чувствителен к формам, порядкам, ритмам Вселенной… всего ее спектра… к электромагнитным волнам, группировкам людей, актам враждебности и радушия, к ненависти и добру… И я обязан компенсировать. Всегда.
— Компенсировать?
— Если ребенок падает и ушибается, его целует мать. Это компенсация. Негодяй избивает животное, вы бьете его. Да? Если нищий клянчит у вас слишком много, вы испытываете раздражение. Тоже компенсация. Умножьте это на бесконечность и получите меня. Я должен целовать и бить. Вынужден. Заставлен. Я не знаю, как назвать это принуждение. Вот говорят: экстрасенсорное восприятие, пси. А как назвать экстраформенное восприятие? Пи?
— Пик? Какой пик?
— Шестнадцатая буква греческого алфавита, обозначает отношение длины окружности к ее диаметру. 3,141592… Число бесконечно… бесконечно мучение для меня…
— О чем вы говорите, черт побери?!
— Я говорю о формах, о порядке во Вселенной. Я вынужден поддерживать и восстанавливать его. Иногда что-то требует от меня прекрасных и благородных поступков; иногда я вынужден творить безумства: бормотать нелепицу, срываться сломя голову неизвестно куда, совершать преступления… Потому что формы, которые я воспринимаю, требуют регулирования, выравнивания.
— Какие преступления?
— Я могу признаться, но это бесполезно. Формы не дадут мне погибнуть. Люди отказываются присягать. Факты не подтверждаются. Улики исчезают. Вред превращается в пользу.
— Сторм, клянусь, вы не в своем уме.
— Возможно, но вы не сумеете запрятать меня в сумасшедший дом. До вас уже пытались. Я сам хотел покончить с собой. Не вышло.
— Так что же насчет передач?
— Эфир переполнен излучениями. К ним я тоже восприимчив. Но они слишком запутанны, их не упорядочить. Приходится нейтрализовывать. Я передаю на всех частотах.
— Вы считаете себя сверхчеловеком?
— Нет, никогда. Просто я тот, кого повстречал Простак Симон.
— Не стройте из себя шута.
— Я не строю. Неужели вы не помните считалку: «Простак Симон вошел в вагон, нашел батон. Но тут повстречался ему Пирожник. «Отдай батон!» воскликнул он». Я не Пи-рожник. Я — Пи-человек.
Долан усмехнулся.
