Николай Басов - Закон военного счастья
– Я ведь тоже был коммунистом, – вздохнув, выговорил Кошеваров. – В те, как ты говоришь, времена.
– Но вы не собирались становиться гауляйтером Боловска.
– Не знаю, – очень печально проговорил Кошеваров. – Если бы Борщагов тогда победил, а не ты, может, я бы со временем пошел к нему работать.
– Значит, я не с тем человеком разговариваю? – грустно спросил Ростик. Поднялся. – Спасибо за плов, кисель мне не очень понравился, но тоже спасибо.
И пошел к ступенькам, чтобы обойти дом и уйти из него насовсем.
– Погоди, – позвал его Кошеваров. Ростик остановился. – Что ты конкретно предлагаешь?
– Вот этого я и не знаю. Но полагаю, что так, как есть, быть не должно. Потому что ответственность размыли до безнаказанности. Потому что холуев наверху стало больше, чем тех, кто может работать. Потому что нам грозят настоящие, а не бумажные опасности, а этого почему-то в Белом доме никто понять не хочет.
– Конституцию, что ли? – удивился Кошеваров.
– А хоть бы и конституцию, если она будет действовать, а не пылиться в шкафу, как советская демократия.
Кошеваров расхохотался, спустился по ступеням к Ростику, хлопнул его здоровой рукой по плечу.
– Периодическая избирательность и конституция… – Вдруг погрустнел, даже слегка сморщился. – Нет, скорее всего, тебя слушать не будут. Просто арестуют, и все.
– Если арестуют, то на этом все не кончится, – решил Ростик. – Нужно будет, наверное, судить, хоть какое-то дело придумать. Нужно будет что-то доказывать…
– Не знаю. – Кошеваров с силой потер свое лицо. – У меня бы ничего не вышло, меня бы они и слушать не стали… А ты – ты у нас победитель. Из таких передряг выходил, в которых любой другой уже давно бы сгорел. Так что, может быть… Нет, не знаю. Ничего тебе не буду советовать. – Он еще раз подумал. – Кроме одного – если можешь от этого воздержаться, то лучше воздержись. Это куда опаснее, чем кажется.
– Боюсь, кто-то должен это сделать, – проговорил Ростик.
Он вернулся домой, походил по саду, обнаружил, что некоторые из знакомых деревьев стали засыхать, а другие, особенно вишни, вдруг принялись расти как-то не по-земному, светлея корой, превращаясь в подобие «скрученных» местных тополей. Потом посмотрел, как Кирлан кормит Ромку, и пошел в центр.
Когда памятник Ленину сносили на металл, а было это около года назад, то из каменных ширских блоков сделали рядом со входом в Белый дом довольно высокую арку, в которой и повесили старый церковный колокол, прежде висевший на руке вождя. Колокол так и провисел, ни разу не использованный, и даже без веревки на языке. Его устроили довольно высоко, так что даже с Ростиковым ростом было не достать.
Поэтому Ростик вернулся домой, нашел в подвале свои старые ходули и снова отправился к Белому дому. По дороге он знал, что делает что-то, что ему не хочется делать. Но сделать это он был обязан. Потому что был прав – как и во времена коммунистов, эта администрация, собственно говоря, построенная по не ржавеющему в России порочному чиновничьему принципу тихого насилия, безответственности и неэффективности, была опасна. Придерживаясь этих методов организации, человечество слишком обессиливало себя и неизбежно должно было потерпеть поражение.
Добравшись до арки, Ростик попытался подвесить веревку на язык колокола, но даже с ходулями сделать это было нелегко. Он раз попытался, два…
– Ты чего, командир? – спросил кто-то сзади.
Рост оглянулся. Это был Чернобров. Видимо, он заметил Ростика из дверей гаража и решил выяснить, что тут происходит.
– Чернобров, подержи-ка меня, – попросил Ростик. Чернобров подержал. Рост обвязал веревкой язык колокола, потянул за нее, убедился, что она не оборвется, и сполз с ходуль. Потом остановился, не в силах решиться.
И все-таки дернул. Язык колокола оказался очень тяжелым и скрипучим, но Ростик продолжал дергать в такт, и он стал раскачиваться сильнее. А потом краем чуть коснулся самого колокола, и тут же по металлическому телу пробежала едва слышимая звуковая волна. Ростик поднажал, даже еще не совсем заживший бок заболел, и тогда язык ударил в колокол уже сильно и звонко.
Низкий, мягкий, как звучание гравитационного котла на черных крейсерах, но и очень раскатистый звон поплыл над городом. Ростик на миг оглох, потом понял: это именно то, что надо. И подналег еще больше. Он колотил, колотил, колотил… Пока руки не стали отваливаться, пока пот не залил глаза, пока дыхание не сбилось настолько, что пришлось глотать воздух, как рыба на берегу. Тогда он остановился.
Стукнув еще пару раз по инерции, язык заскрипел, уже не доставая до стенок. Ростик посмотрел на него почти с упреком, но больше работать не мог. Обернулся. На площади стояли люди, не очень много, но вполне достаточно, чтобы начать митинг. Или просто предложить Рымолову изменить политику своего управления.
Кстати, чинуши тоже были тут. Кошеваров стоял внизу, с людьми, а вот Рымолов, Каратаев, Галя, этот новенький Сапаров и еще десяток других стояли у дверей Белого дома. Примерно там, где когда-то находилась команда Борщагова, когда их выволокли из подвала сразу после налета борыма. Вооруженной охраны пока было не видно. Что же, и на том спасибо.
Ростик повернулся к людям, которые стояли у крыльца главного в городе дома и ждали. Как ни невысока была эта площадка, с нее Ростик прекрасно видел, что подходят все новые люди. Видимо, его трезвон почти в течение трети часа долетел до самых далеких концов города. Что же, о большем он и не мечтал. Даже тройка широв стояла у зеленых кустов сирени, даже несколько червеобразных Махри обосновались на газоне сбоку от крылечка, вытягивая свои короткие и толстенькие шеи.
– Меня зовут… – начал было Ростик, и толпа мигом утихла. Ростик и не ожидал, что собравшиеся тут люди будут такими шумными. Почему-то, даже когда он замолчал, он не услышал их голосов, наверное, слегка оглох под колоколом. Нужно было взять веревку подлиннее и стоять сбоку от него, мельком подумал Рост, но сейчас это уже не имело значения.
– Знаем мы тебя, – прокричал кто-то из толпы. – Что случилось-то?
– А дело такое, – начал Рост, все уверенней набирая власть над этой толпой. – Когда мы выбрали Рымолова два с лишним года назад на должность Председателя, он обещал, что каждый может прийти сюда, ударить в колокол и высказать свои претензии.
– Было, помним.
Как во всякой толпе, эти люди говорили о себе сейчас во множественном числе. Личностное ощущение растворялось в осознании сообщества.
– И вот сейчас я решил напомнить об этом нашем праве. У меня есть претензии к этой администрации.
– Конкретно, чего хочешь-то? – снова прокричал тот же голос. Рост нашел его глазами, это был Каменщик, Степан Лукич Горячев, бывший зам Ростика в начале сражения у Бумажного холма. Видимо, он оправился от своего ранения, потому что его голос слышался без труда, хотя до него было более двух третей всей толпы.
