Александр Сивинских - Зверь с той стороны
— Сам закрой, — предложил я с плохо скрытой угрозой. — Видишь, у меня руки связаны.
Рваный рот сплюнул в раздражении, погрозил мне кулаком, но близко подходить поостерёгся. Затем выскочил в коридор, закричал на кого-то там, срывая злость: мать-мать-мать! шевелись-живо-твою-мать! В камеру въехала «этажерка» с человеком-мешком. Рваный рот подтолкнул её почти вплотную ко мне (я почуял густой аммиачный запах, исходящий от пузыря), опять скрылся за дверью. За первой "лейденской банкой" последовала вторая, затем ещё. В комнату поместилось пять штук, гуськом, ещё одна встала на пороге — половина здесь, половина снаружи. В коридоре продолжали шлёпать сапогами и ругаться — выстраивали продолжение этой апокалипсической цепочки. Я отметил, что "лейденские банки" соединены между собой кабелями, и что у ближайшей этажерки на верхней полке лежит широкая и глубокая воронка. Раструб наподобие допотопного «матюгальника». Воронка состояла из нескольких слоёв тонкого листового металла с прослойками бурой изоляции между ними. Такая же изоляция выстилала воронку изнутри. Изоляция казалась мягкой и жирной, как нагретый гудрон, а металл — перекалённым. На нем виднелись концентрические разводы цветов побежалости. Ещё на раструбе имелись ремни, и они понравились мне меньше всего. Я сейчас же представил, как эти ремни накинут мне на голову, затянут пряжки, лицо целиком скроется внутри конуса… Удушье гарантировано. Рядом с «матюгальником» лежал большой пучок крошечных присосок в виде головастиков с проводками вместо хвостиков. Проводки соединялись с узкой частью воронки "матюгальника".
Жильцы мешков-пузырей пялились на меня дикими немигающими глазами и безостановочно гудели в нос. "Н-н-н-ууу!… Н-н-н-н-н-уу…" Будто лоботрясы-старшеклассники, от безделья доводящие "училку".
Пока я изучал "лейденскую банку" и сопутствующее оборудование, пока слушал, тихо ярясь, гундосый хор людей-мешков, возня в коридоре почти прекратилась.
В камере опять появился Рваный рот. Он осторожно толкал перед собой инвалидное кресло, в котором покоился Гойда. Было тесно. Кресло между ванной и чередой "лейденских банок" проходило впритирку. Когда локоть Гойды касался людей-мешков, профессор кисло морщился.
Руки Гойды были пристёгнуты к подлокотникам, из рукавов пиджака выставлялись прозрачные трубочки, но на этом сходство его с "лейденской банкой" заканчивалось. Мешок отсутствовал, пластырь на рту тоже, ноги стояли на подставочке. Впрочем, были пристёгнуты и они. Голову профессора покрывала воронка. Родная сестра той, что я с тайной дрожью отвращения считал предназначенной себе. Воронка сидела на Гойде глубоко, натянутая почти до бровей, но в то же время залихватски, чуть набекрень; ремни перекрещивались под подбородком. Головастики-присоски покрывали всё лицо профессора — уже без бородёнки и усов, чисто выбритое и ставшее оттого похожим на резиновую маску. Проводки убегали также ему за уши. Сергей Сигизмундович выглядел шаржированным эскизом к "Волшебнику изумрудного города". Патентованная Баба Яга — Милляр в роли Железного дровосека, только что вытащенного из болота и облепленного пиявками.
Сдержать глумливую ухмылку не удалось. Да я и не собирался, конечно.
— Вот так фокус!… Явление шестое. Те же и голова профессора Доуэля. Салют стратегический! — в некотором недоумении (а как же обещание мистических девяти дней? псу под хвост?) поприветствовал я его, продолжая откровенно лыбиться.
— Позвольте? — сказал Гойда столь же недоумённо и чуть-чуть громче и визгливей, чем обычно. Улыбка моя и упоминание головы Доуэля, по всему видать, его задели. — Что значит стратегический?
— Значит, большего масштаба, нежели заурядный, — пояснил я терпеливо. — Я мог бы вам сказать просто «салют» ради отговорки, мог "салют тактический" — если бы был не слишком рад, а сказал…
— А, понимаю, — перебил Гойда. — Мужественно острите. Не теряете присутствия духа. Горд за вас. Завидую вам. А я вот, знаете ли, волнуюсь. И даже весьма. Видите, как дело повернулось? Придётся нам завершать эксперимент, не дожидаясь девятого дня, в лихорадочном темпе. Пришла беда, понимаете, откуда не ждали, кхе-ххе… Впрочем, не пытайте, я даже не стану сейчас говорить, что произошло. Тем более, лично для вас это не имеет никакого значения. Итак, поспешим. Ну, с Бо… а-а, э-э… удачи! Приступайте, милейший, — поощрительно кивнул он Рваному рту.
Рваный рот только того и ждал. Он звучно гикнул, из коридора, хлюпая сапогами, прирысил напарник и подал Рваному рту зловеще сияющий медицинской нержавеющей сталью шприц-пистолет. Себе он оставил ручную машинку для стрижки волос. Я мог побиться об заклад, у него и бритва была припасена, у парикмахера хренова. Чтобы обкорнать, значит, Ф. Капралова при случае "под колено".
Рваный рот, выбрав наиболее удобный путь для нападения, забрался в ванну и опасливо, по сантиметру двинулся ко мне, держа шприц в вытянутой руке.
Я, следует признать, немного ошалел, но и рассвирепел. Я понял, что шутки — всё, кончились. Пришла пора сражаться. Насмерть. Мне не было дела, чем руководствуются эти люди — действительно благом человечества или просто своим научным помешательством.
Я знал — меня собираются насиловать. Тело моё. Душу.
Только — вот им!… Отсосут!…
Я вскочил — весь в алых пятнах, зубы скрежещут и губы дрожат. Сделал зверское лицо и рявкнул Рваному рту: "Подойдешь — убью!"
Тот замер на мгновение, но, подбадриваемый Гойдой и напарником, двинулся дальше. Я изо всей силы дёрнул рукой — коротко, сверху вниз, снизу вверх, — выбить шприц. Рваный рот довольно ловко увернулся, снова сунулся. Ткнул кургузым стволом, щелкнул спуском. Игла клюнула вхолостую, но… я чуть-чуть запаниковал. Свобода маневра у противника была не в пример обширней, а у меня — у меня имелось множество "мертвых зон". Стоит Рваному рту определить хоть одну, и — адье, Капрал, пакуй вещички!
Дуэль захватила, кажется, не только дуэлянтов, но и наблюдателей и даже людей-мешков. Напарник Рваного рта подбадривал его, азартно топал ногой — так, что вовсю летели брызги. Гойда то давал ему советы срывающимся голосом, то принимался увещевать меня прекратить, — "чёрт вас раздери совсем!" — ненужное сопротивление. Люди-мешки гудели громче и не столь монотонно, как прежде, а в ритм выпадам Рваного рта.
И он попал. Всё-таки он попал. Вскользь, прорвав иглой кожу на боку, но попал. Зрители возликовали, Рваный рот скорей отпрыгнул, а я мигом почувствовал дурноту. Будто потерял пару литров крови зараз. Со мной такое случалось в прошлом, и я отлично знаю, каково это.
