Курт Воннегут - Американская фантастика. Том 4
Когда полиция прибыла на остров, чтобы увезти его, полицейские, заразившись этим всеобщим настроением, обращались с Гартом как с самым опасным преступником века.
«И только когда мы уже прибыли сюда и встал вопрос о предъявлении мне обвинения, они, наконец, спохватились», — простучал он.
Пол — и сам охваченный благоговейным ужасом перед преступлением Гарта — не сразу понял, в чем дело.
«Как это?» — простучал он.
«Ха, — простучал Гарт. — А в чем состоит мое преступление?»
Пол недоумевающе усмехнулся.
«Убийство дерева?» — выстучал он.
«Покушение на убийство дерева, — выстучал Гарт. — Эта штука все еще жива, хотя, по-видимому, никогда больше не будет давать желудей».
— Протеус! — выкрикнул громкоговоритель в коридоре. — Посетители. Гаролд, оставайтесь на своем месте.
— А я никуда и не собираюсь, потому что я ничуть не жалею, — сказал Гаролд. — «Осторожней и оглянитесь. Идите по мостовой лицом к движению машин!»
Дверь камеры загудела, распахнулась, и Пол подошел к зеленой двери комнаты для свиданий. Зеленая дверь распахнулась и мягко захлопнулась за ним. Пол оказался лицом к лицу с Анитой и Кронером.
Оба были одеты с похоронной торжественностью, как бы стараясь не затмить своим блеском покойника. Мрачно и без единого слова Анита вручила ему картонный пакет с молоком и пачку газет.
Потом она приподняла вуаль и коснулась поцелуем его щеки.
— Пол, мой мальчик, — прогрохотал Кронер. — Тебе тяжело досталось, не правда ли? Ну как ты, мой мальчик?
Пол сделал шаг назад, подальше от этих больших, жизнерадостных отцовских рук.
— Спасибо, отлично.
— Пол, милый, поздравляю тебя, — проговорила Анита тоненьким голоском.
— С чем это?
— Она знает, мой мальчик, — пояснил Кронер. — Она знает, что ты секретный агент.
— И я ужасно горжусь тобой.
— Когда я смогу выйти отсюда?
— Сейчас же. Как только мы запишем все, что ты узнал о Заколдованных Рубашках — кто они и как они работают, — сказал Кронер.
— Дом готов к твоему приходу, Пол, — сказала Анита. — Прислугу я отпустила, и у нас возвращение домой состоится в старом добром американском стиле.
Мысленно Пол почти воочию представил себе, как она создает эту старую добрую атмосферу — накладывает табу на электронный пылеулавливатель, заводит часовой механизм на табличку управления, благодаря чему обеденная порция будет вынута из холодильника и помещена в печь именно в нужный момент, а телевизор будет включен, как только они переступят порог.
Подзуживаемый примитивным и явно ощущаемым аппетитом, Пол даже всерьез продумал ее предложение. Однако он с удовольствием убедился, что верх в нем берут более высокие человеческие побуждения, побуждения, которые заставляли его если не чувствовать, то по крайней мере думать, что ему совершенно наплевать, будет ли он спать с ней когда-либо снова. Она, казалось, чувствовала это, а поскольку, помимо секса, у нее в арсенале не было никаких иных средств, чтобы заинтересовать Пола, ее ободряющая и всепрощающая улыбка превратилась в натянутую и жалкую.
— Ваши телохранители могут пообедать и позже, — сказал Кронер. Он хихикнул. — А знаешь ли, здорово у тебя получилось это письмо, которое ты составил для Заколдованных Рубашек. Звучит преотлично до тех пор, пока ты не попытался связать концы с концами.
— А вам это удалось? — спросил Пол.
Кронер отрицательно покачал головой.
— Просто набор слов.
— Но оно все же сделало доброе дело, о котором, ручаюсь, ты никогда бы не догадался, — вставила Анита. — Можно, я скажу ему относительно новой работы?
— Да, Пол, — сказал Кронер. — «Восточному району требуется главный инженер».
— И тебе будет предоставлено это место, милый! — воскликнула Анита.
— Главный инженер? — переспросил Пол. — А что с Бэйером?
Несмотря на то, что собственная его жизнь летела кувырком, Пол почему-то был совершенно уверен в том, что весь остальной мир прочно стоит на месте. И ничто во всем этом остальном мире не казалось ему более прочным, чем союз инженерного гения Бэйера с краеугольным камнем технологии — Кронером.
— Неужто он умер?
— Нет, — грустно произнес Кронер, — нет, он все еще жив. В физическом смысле, хочу я сказать. — Он уместил микрофон на стол и пододвинул к нему кресло, чтобы Пол мог давать свои показания с наибольшими удобствами. — Что ж, по-видимому, так оно и должно было произойти. Бедняжка Бэйер был не слишком стойким человеком, ты сам знаешь, — он поправил микрофон. — Вот, ну, давай, Пол, мой мальчик.
— А что же с Бэйером? — продолжал настаивать Пол.
— О, — вздохнул Кронер, — он прочитал это дурацкое письмо, вытряс все содержимое из ящиков письменного стола и ушел. Садись сюда, Пол.
Значит, письмо это было настолько хорошо, подумал Пол, пораженный тем переворотом, которое оно произвело по крайней мере в одной человеческой жизни. Но затем ему сразу же пришло в голову, что письмо это вызвало поддержку Бэйера не столько своей аргументацией, сколько тем, что под рукой не оказалось никого, кто смог бы привести аргументы против этого письма. Окажись рядом кто-нибудь посмышленей Кронера, кто смог бы выдвинуть против письма достаточно веские аргументы, то и Бэйер, возможно, спокойно остался бы на своем месте в Албани.
— А какова официальная реакция на письмо? — спросил Пол.
— Оно отнесено к разряду государственной тайны, — сказал Кронер, — и поэтому каждый, кто попытался бы распространять его, подпадает под действие закона о государственной безопасности. Итак, тебе нечего волноваться, мой мальчик, это уже никуда дальше не пойдет.
— Но ведь должен же быть какой-то официальный ответ на него, не правда ли? — спросил Пол.
— Это только сыграло бы им на руку — публично признаться в том, что вся эта чепуха с Заколдованными Рубашками заслуживает внимания всей системы. И это именно то, чего они добиваются! Ну, давай усаживайся, и покончим со всем этим, чтобы ты поскорее мог отправиться домой и воспользоваться заслуженным отдыхом.
Совершенно не отдавая себе отчета в своих действиях, Пол уселся перед микрофоном, и Кронер включил звукозаписывающий аппарат.
Официальные власти реагировали на Общество Заколдованных Рубашек именно так, как они реагируют на многие вещи: пропускали их мимо ушей, как пропускали мимо ушей многие сложные и неприятные вопросы во время ежегодных сборищ на Лужке. Как будто официальное признание или непризнание означает жизнь или смерть для самих идей. Старый дух Лужка полностью проявился в этой реакции, дух, который, как предполагалось, призван был цементировать всю систему: убеждение, что оппозиция не стремится ни к чему иному, как победить любыми средствами и этим нанести ущерб, и что единственной целью соревнований является полная победа либо полное поражение.
