Ирина Дедюхова - Повелительница снов
Горько, но видно из жизни людей навсегда ушла страсть. Страсть — та самая закваска, что заставляет бродить и вскипать все наши лучшие чувства. Люди перестали обожествлять ночь. Наперекор природе они продолжали дневные заботы, дела ночью. В ночь отодвинулись и дневные страхи, кошмары. Музыка ночи в человеческой душе была осквернена, она погибала.
Ночь — преддверие смерти, благоуханное и облагороженное напоминание о ней. Люди теперь так боялись умереть, что радость жизни ушла из их сердец. Разучившись умирать и принимать смерть с достоинством, люди забыли дорогу в ночь и в вечную любовь.
Отказавшись от Богов, люди в этом веке отказались и от вечной жизни, отказались от своей души. Они забыли, чем живет их душа. Они испытывали страх за каждый свой миг, а время все сеяло и сеяло сквозь их беспомощные пальцы…
Страх перед жизнью убил в человеке страсть. Страх рождает только зависть и ненависть. Страсть — это то, что движет человеком, открывающим новые миры, невиданные земли, страсть притягивает мужчину к женщине, толкает женщину в его объятия. Блажен тот, чье появление на свет осеяно страстью! Страсть делает мужчину мужчиной, вкладывает блеск в его глаза, смех в уста и разум в голову. И если нет в тебе огня страсти — ты не мужчина! Так стоило ли проливать столько крови, ветром разнося бесчисленные песчинки человеческих жизней, которым никто и никогда не назовет цену, ради беспомощной, не имеющей жизненной правоты идеи, если все эти философии, вместе взятые, не помогут найти тонкую тропку к звездам? Так стоит ли цепляться за ужас прошлого, если душу зовет днем земля, а ночью — небо!
ВАРЬКУ ЗОВЕТ ЗЕМЛЯ
По весне знакомые Вари помогли ей взять землю под коттедж в живописном месте, и она, так тосковавшая в городе, всеми правдами и неправдами захватила себе около тридцати соток.
Помочь ей было некому, и она стала одна поднимать свой запущенный, заполоненный дерновиной участок. На соседнем участке работал крепкий немолодой мужик. Варя знала, что очень нравится ему.
Он всегда выходил при ней работать на их границе, голый по пояс. Варя исподтишка любовалась его загорелым торсом, военной выправкой и представляла его в любви. Но Федор Фомич не заговаривал и держался с ней хмуро и неприветливо. Глядя, как она, не разгибаясь, ковыряется в земле, он только неодобрительно вздыхал. Но он не понимал, что земля давала Варе гораздо больше, чем брала от нее. Земля наполняла ее жизнь давним смыслом, успокаивала ее душу, отодвигала от нее, пусть ненадолго, все сомнения и тревоги.
Как-то он выкатил большой мотоблок и стал обрабатывать оставшиеся на своем участке куски дерновины. Варя стыдливо попросила его позволить, в то время, когда он обедал или работал с вилами, немного попахать и ей. Федор Фомич был крайне удивлен ее предложению.
Мотоблок был очень тяжелым, для пахоты нужна была недюжинная сила, да и само его обслуживание требовало крепкой мужской руки. Но Варя, наблюдавшая за ним, уже приметила все особенности работы с этим страшилищем. К хохоту всех соседей, соломенная вдовица стала с мужицким матом пахать на своем участке. Ей и самой было смешно. Она вспоминала хуторские рассказы про женщин-трактористок. Паша Ангелина, например, поставила свой первый рекорд потому, что забыла, как глушить трактор, поэтому пахала до тех пор, пока не закончилось в баке горючее.
Мотоблок выворачивал дерн, который Варя потом трусила вилами. Запускать участок было нельзя, потому что откинутый мотоблоком сорняк все норовил прирасти, и засеять все вновь своим крапивным семенем. Перекуривая на куче сорняков, Варя соображала, как лучше ей вырыть компостную яму, терять в качестве удобрения выращенную ее землей траву не хотелось. Она глядела, как судорожно пытались выжить вывороченные ею из земли сорняки, и ее зажигала эта жизненная страсть, пусть и проявляемая хотя бы только сорняками.
Варе представлялось, что она — такой же сорняк с перепутанным обрубленным корневищем. Отброшенный на обочину дороги, втоптанный в землю, с палимыми солнцем корнями, ухватившими все же толику родной земли, он медленно, упорно выправлял свои листья, привыкая и к такому их положению, и, не смотря не на что, выкидывал цветущий семенной стебель.
Теперь ее манила и земля, раскинувшаяся под блеклым северным небом. Какая же она родная, близкая ей! Как же ей хорошо с ней! Они так понимали друг друга… Ведь Россия, по ее представлению, тоже была женщиной, что лежала, раскинувшись, под бескрайним звездным небом. Что была ей Вселенная? Она сама — Вселенная! Что ей мир вокруг нее? Она сама — огромный, многокрасочный мир! Какую сказку они все пытались ей рассказать? Что не видела еще она на своем веку? Ну, с какой философией можно было подступиться к ней, такой! Ничего ей не надо: ни чужих мыслей, ни чужих денег, ничьей жалости. Ей не надо и свободы из наших беспомощных рук. Она, как в зеркало, испокон веков вот так же смотрелась в сверкающий небосвод, и все ее грезы были только о любви…
* * *К лету Федор Фомич построил на своем участке небольшой кирпичный дом с камином и крошечной банькой. Соседи тоже потихоньку застраивались. Это была заводская элита одного из крупных оборонных заводов, деятельно растаскивавшая свое предприятие на садовые участки и коттеджи. Федор Фомич вообще ходил на работу с набором отверток и, из хозяйских соображений, скрутил даже ручки от ящиков столов в своем конструкторском бюро. Варька тоже приволокла со студентами-заочниками на свой участок списанный строительный вагончик. Но ночевать там было все равно нельзя, поэтому она каждый день отправлялась грязная, потная домой. Иногда она брала с собой дочку и свою собаку, которую завела к огромному неудовольствию Исайки. Маленькая сидела на травяной куче и играла с куклами, а Варька понемногу приводила свои сотки в божеский вид. Она совершенно всерьез решила в одиночку устроить для отдельно взятой дочери отдельно взятый хутор.
Федор Фомич давал Варе всякие саженцы, он подолгу подробно объяснял ей, как лучше их выращивать. При этом он почему-то не глядел ей в глаза. У него на участке был колодец и скважина, он провел ей нитку водопровода, и ей теперь не надо было возить воду из пруда в большой фляге с колесиками.
Однажды, когда среди недели он был на участке совсем один, а Варя приехала без своих домочадцев, оставив дочку у родителей, Федор Фомич подошел к ней и сказал: "Варвара, у меня вода горячая в бане осталась, поди, сходи ополоснуться!". У Вари ослабели колени, но она пошла. Когда она, помывшись, вышла завернутая в полотенце в предбанник, он уже ждал ее голый, расстелив байковое одеялко на широкой деревянной скамье. Варя подошла к нему, обвила его мощную шею руками и стала с жадностью целовать.
