Андрей Дай - Орден для поводыря
Я пожал плечами. Меня там не было. Вообще с трудом себе представляю, в каком месте будущей Германии располагается этот город.
– Вы намерены встретиться с цесаревичем до Рождественского бала?
– Сочту за честь, но это не мне решать. Полагаюсь на доброту Елены Павловны. Послезавтра четверг, и ежели она изволит пригласить…
– Даже не сомневайтесь. Завтра же, слышите? Завтра же утром шлите посыльного в Михайловский замок. Великая княгиня – потрясающая женщина! И проявляет к вам искреннее участие.
– Она пользуется безмерным моим уважением, – согласился я. – Однако же долг благодарности за многолетнее расположение к моей семье зовет во дворец Ольденбургских.
– О да, – понимающе кивнул Мезенцев. – Петр Георгиевич сейчас популярен как никогда. В его приемной не протолкнуться от господ, поспешивших засвидетельствовать свое глубочайшее почтение. Но для вас, Герман Густавович, думаю, принц непременно выкроит минуту-другую.
– Смею надеяться.
Как же в столицах всегда трудно. Что давным-давно в Москве, через полторы сотни лет вперед, что теперь в Санкт-Петербурге. Думаешь одно, говоришь другое, подразумеваешь и вовсе третье. Нельзя разве попросту спросить, мол, как с эмиссаром своим рассчитываться будешь? Я бы честно ответил, что постараюсь вернуть Елене Павловне расположение царской семьи, всячески выпячивая ее роль в этом предприятии. О чем намерен и с Ольденбургским поговорить.
И даже предмет для торга у меня уже есть. По большому счету, Александр Второй, позволив датчанам селиться в России, обрек их на полуголодное существование. Свободные земли к западу от Урала кончились еще во времена графа Потемкина. Только Сибирь могла как-то решить эту беду, и я ни в коем случае не отказываюсь приютить беженцев. Но ведь принц получит за это деньги, а я не прошу ни копейки из них.
Впрочем, на будущий день, двадцать третьего декабря 1864 года, ожидая вместе с полусотней других выхода принца в его обширной приемной во дворце на Миллионной, я о датских переселенцах не думал.
Сначала – будучи полностью раздавленным великолепием внутреннего убранства. Нет, в той жизни я, конечно, бывал в Кремле и Эрмитаже, а Герман – и в этом доме. Только чужая память – одно, а собственное впечатление – нечто совершенно иное! Но Кремль – это резиденция главы государства и не принадлежит президенту лично. А Эрмитаж, в конце концов, просто гигантский музей, воспринимать его как место жительства мозг отказывался. Здесь же своими глазами видел жилой дворец, подаренный российским самодержцем своему дяде. Подаренный, едрешкин корень! Дворец! Здоровенный домина, стоимостью как минимум в три металлургических комбината!
Потом, доложившись секретарю – отцовскому брату Карлу Васильевичу Лерхе и получив заверения, что принц непременно меня примет, и устроившись на мягком стуле, успокоился. Перестал пытаться оценить стоимость картин и позолоты с потолочной лепнины. Стал аккуратно разглядывать незнакомых господ, вместе со мной дожидавшихся выхода друга и кузена государя. И скоро мысли плавно перетекли на цесаревича и мое участие в его судьбе.
Я нисколько не сомневался, что намеки на будто бы организовавшего спасение самого себя Никсу вряд ли дойдут до ушей царя. Не тот Мезенцев человек, чтобы ссориться с наследником престола. А вот попробовать как-нибудь подкатиться к цесаревичу Николай Владимирович может. Причем, скорее всего, и сделает это, хотя бы уже потому, что считает того начинающим политическим игроком. И – сто процентов – станет расписывать, какой он весь из себя молодец, что помогает «хорошо знакомому его императорскому высочеству человеку».
Представляю, как Никса удивится! Я бы точно удивился.
Но не думаю, что это мне чем-то грозит. Во-первых, кто я такой? Да практически никто! Младший сын средней руки чиновника в отставке, гражданский администратор из дикой Сибири. Не представляющий собой ни чего-то опасного, ни что-либо полезного. Для высшего света даже как-то неприлично возиться с такими…
А во-вторых, я все-таки вроде как спас цесаревичу жизнь. На месте спасенного я и не такое готов был бы спасителю простить…
Да, великий князь Николай Александрович может счесть меня очередным выскочкой, и это сильно повредит продвижению моих проектов. Но, с другой стороны, пока на престоле Александр Второй, а не Николай Второй, и сейчас еще гораздо важнее отношение ко мне царя, а не его старшего сына.
Будет гораздо хуже, если Мезенцев вычислит, что Николай Александрович не в теме. Шеф жандармов может почувствовать себя обманутым, обидеться и наделать много-много глупостей, способных сильно испортить жизнь. Нашепчет еще чего-нибудь этакого туземным банкирам, и я лбом буду в стену биться, а денег на железную дорогу так и не смогу собрать. Но и тут есть выход. Достаточно встретиться с наследником до того, как его внимания начнет домогаться начальник Третьего отделения.
И тут мне снова должна помочь великая княгиня Елена Павловна. Сейчас, спустя три года с начала великих реформ, активно ею поддержанных, многочисленных крестьянских волнений и Польского бунта, симпатии Александра Освободителя снова обернулись в сторону консерваторов. Идейные вдохновители отмены крепостной повинности оказались в негласной опале. И участие вдовствующей княгини в спасении Никсы могло сильно изменить политические предпочтения государя. А если еще я правильно сыграю свою роль…
– Великий герцог Лауэнбургский, принц Ольденбургский, его императорское высочество Петр Георгиевич! – радостно вскричал мажордом и хрястнул раззолоченной палкой о бесценный паркет так, что я со стула аж подпрыгнул. И поспешил встать в один строй с другими вышитыми мундирами.
Он вышел из кабинета. Высокий, худой, плешивый и лобастый. Стремительный. Я легко мог представить его в ботфортах и кафтане времен Петра где-нибудь на бастионе, среди пушечных залпов и яростных криков, повелевающего батальонами инфантерии. Если не знать о том, что так-то этот человек мягок и добр. И муху не способен огорчить.
Дядя подал принцу лист, куда вписывал имена собравшихся в приемной господ. У дяди каллиграфический почерк: не дай бог принц прочитает чей-то титул неверно – скандал на всю столицу будет!
Ольденбургский пробежал глазами список и тут же отдал Карлу Васильевичу какие-то распоряжения. Тот поспешно скрылся за высокими дверьми. Впрочем, вернулся он тоже стремительно – пауза не успела стать тягостной, – и в руках у него был самый настоящий меч!
Близость к трону великой империи – волшебная штука. У Петра Ольденбургского не было ни должности, ни особых капиталов – кое у кого из присутствующих в приемной денег в разы больше. Но выстроившиеся вдоль комнаты господа так и простояли все это время, склонив головы в поклоне. Словно встречали правителя реального государства, а не беглого герцога, претендующего чуть ли не на всю северную часть Германии. И все только потому, что этот человек имел право являться ко двору без приглашения и называть самодержца всероссийского кузеном.
