В. Бирюк - Урбанизатор
Понятно: «на чьём двору живёшь, чей хлеб жуёшь, по того слову и даёшь». В смысле: даёшь работу. «Кто девушку ужинает — тот её и танцует». Хотя нам бы не «девушку» — кузнеца…
Пришлось лезть на эту гору, говорить положенные слова, благодарить за приют, шаркать ножкой, умильничать мордой и дарить подарки.
* * *Я уже несколько раз объяснял: на «Святой Руси» существует целая культура дарения. Имеющая к товарной ценности подарков… очень отдалённое отношение.
Вот вас зовут в дом, дают кров, корм, кузнец работает, слуги бегают… Каков должен быть подарок? В гривну? В 10? А оцените-ка «угощение приязненной беседой»? Сколько? — А сколько не жалко! От души.
Тут-то твою душу и оценят. Взвесят, измерят и скажут. Скажут: «жадноват-то Воевода Всеволжский, душонка-то у него мелкая, зажилистая. Нетути в нём размаха, щедрости». И будут правы: «нетути». Потому что я всякие мелочи мелкие собираю, коплю. И превращаю их в хоромы поставленные, в ремёсла невиданные, в людей сытых да обутых.
Но знать им об этом — не надо. Потому что — противу исконно-посконного. Потому что на «Святой Руси» правило простое: есть — гуляй, нет — побирайся. А я так не хочу. Но «капиталовложения», «инвестиции», «стартовый капитал»… — сплошь нерусские слова. Не наши. Хотя и мои. Наше: «дать в рост». Снова — не моё. Я ж говорю — «нелюдь».
Подарки отдаются при встрече. Есть у них тут клопы или нет — не знаю. Добрые ли тут люди живут, будет ли беседа — «угощением» или тяжким испытанием — неизвестно. Но предоплата — сто процентов.
Хорошо, что я Николая с собой взял. Во время сборов в дорогу тема обсуждалась бурно. Есть примерно 20 категорий разных подарко-получателей. У каждой — свой набор уместных вещей. Нельзя дарить саблю — хозяйке дома, платочек — хозяину, возчику — соболя, боярину — пряслень…
В 21 веке девушка-секретарша жаловалась:
— Все посетители несут шоколадки. Уже весь сейф забит! А я маринованные огурцы люблю!
Мне не сложно. Да и прикольно выставить на стол в важном кабинете трёхлитровую банку:
— Вот, секретарша твоя склонность имеет. Сейчас отдам. Ты, кстати, к этой склонности как? Отношения никакого…?
Есть ещё особенности «подарковедения». При оплате даешь обычное, массовое, «высоколиквидное». Хлеб, деньги, весовое серебро, носильные вещи. При дарении — редкое, уникальное. «Только для вас». Заплатить бабе — можно и штанами, подарить — нужна юбка.
Добавьте к этому мою «жабу». И необходимость «представительства» с «пусканием пыли в глаза». Мда…
* * *Мы вывели из рассмотрения все традиционные товары. Пушнину прежде всего. И ввели собственные:
— Здрав будь честной боярин Горох Прибычестович! Подобру ли поживаешь? А как семейство твоё? Здоров ли твой скот? А окот-то радует? А рыбка ловится ли? Большая ли? А как ныне думаешь сев вести? Да ты что?! Вот так прям по отрезам?! А дозволь подарить тебе блюдо золотое. Да не простое золотое, а деревянное. Дабы висело оно на стенке в терему твоём, глаз веселило, сердце радовало, прибыток приманивало.
В русских текстах этой эпохи более половины фраз начинаются со слова «А». Я до такой стилистики ещё не дотягиваю, но дело к этому идёт.
Гороха этого я в лицо знаю, после Бряхимовского боя видел, в Янине чуть общались. Их было два брата, мужики лет по 40–45. Старший умер от ран на Стрелке. Горох принял хоругвь, потом — и вотчину.
Сели за стол, повспоминали общих знакомых. Горох вздыхает: Боголюбский велел ему лес к постройке крепостицы заготовить.
Так вот почему городок Гороховцем назовут! Вотчину, «горохово имение» могут забрать под князя, боярину — новое место дать. А вот, ежели князь милость явит — и вотчину оставят, и самого боярина сюда воеводой поставит.
Мне такие… гос. манёвры с передачей собственности, с компенсациями землёй и должностью — интересны. В подробностях.
Я уже рассказывал: служба княжеская на пристойном месте даёт боярину около 200 гривен годового дохода, «княжьей милости», вотчина — примерно столько же. Естественно, у многих есть стремление совместить. В смысле — удвоить. Уже и дворяне 17–18 веков отправлялись в службу и, получая там жалование, оставляя поместья на своих жён. Которые управлялись не худо, в хозяйствах понимали и прибыток получали.
Большие семьи позволяют делать это ещё более вариантно.
Рассказал чуток о делах своих, вспомнил, как мы на Стрелке павших перезахоронивали из разрытых туземцами могил. Тут женщина одна, в сторонке сидела, в чёрной одежде, зарыдала и из-за стола убежала.
— Невестка моя. Брата покойного вдова. Ты рассказывать начал — вот она… и рассопливилась.
Есть стандартные слова и выражения, которые описывает состояние вдовы. «Убивается», «оплакивает», «рвёт власы и посыпает пеплом»… Русские тексты дают богатый набор таких устойчивых фраз. А здесь — не прозвучало. И что-то я такое видел… пока она к выходу бежала…
— Да уж… Доля у неё вдовья, горькая, горемычная…
Как-то Горох… хмыкнул в сторону.
— Ни чё. Живёт. С дому не выгнал, в прорубь не кинул…
А это ещё страньше. Насчёт проруби. Обычная формула: «Куском хлеба не попрекаю».
Я своим за столом головой мотнул, типа — пора и честь знать, кузнеца проведать, мальчишек на кораблике досмотреть, спальные места подготовить. С ними и местные рассосались. А мы с Горохом — душевно беседуем. Наслаждаемся умным разговором, так сказать.
— Вроде молодая у тебя невестка. Моложе покойного брата твоего сильно.
— Дык — вторая жена. С первой-то он долго жил. Да детей им бог не дал. Она и померла. Взял эту. А, бестолку. Три года прожили — детишек не нарожали…
— Горох, а ведь она ныне — в тягости. От тебя?
— Что?! Да я вообще…! Да как ты такое…?! У меня своя…! Сыны вон…!
— Перестань слюнями брызгать. Рассказывай.
— Чего это?! С чего я тебе…?! Я тя в дом пустил, а ты нынче…! А ну пошёл…!
— Я-то пойду. Только иду я к Боголюбскому. И он меня там спросит: как жил-поживал, чего дорогою видал? А я ему — про нечестную вдову в твоём дому, да про твои сопли в разбрызг. Хорошо ли будет?
Горох возмущённо посопел, подёргал сразу налившейся кровью шеей, подвигал посуду на столе, оглядел исподлобья опустевшую трапезную… Попасть под враждебное внимание князя Андрея…
— Ты не думай, моего греха тут нету. Как пришли с похода — живые порадовались, павших… отпели. А жисть-то идёт. Всё, что за лето не сделано — давай сразу. Закрутился я. Уж лес валить начали — слышу бабы шушукаются: «понесла». Ну, думаю — про мою. Она, видел же сам — ныне на сносях ходит. Мне и в ум не вошло. Только месяца через полтора — смотрю…
