Брайан Плант - «Если», 2002 № 05
Услышав сочетание «некоторое время», товарищ Хаким запаниковал. Почему «некоторое»? Почему не три месяца? К тому же по восточной привычке он не воспринял прямого смысла произнесенных слов, а потому судорожно искал смысла внутреннего, затаенного, некоей партийной эзотерии. Он с ума сходил от желания немедленно угодить вождю, немедленно вписаться в строй его мудрых мыслей. Он судорожно искал выигрышный ход.
— Мы в солнечном Узбекистане много работаем, — сообщил он как можно более скромно. — У нас в Узбекистане славный солнечный комсомол, но мало опыта. Хочу много работать!
Некоторое время первый секретарь с сомнением рассматривал товарища Хакима — круглое среднеазиатское лицо, черные глаза, по самый верх полные веры в великолепные коммунистические идеалы. Видно, сам дьявол столкнул вождя в тот день с тысячу раз пройденного, тысячу раз опробованного пути. Вдруг ни с того ни с сего, сам себе дивясь, он начал: «Это хорошо, товарищ Хаким, что ты готов работать много…»
Обычно после таких слов следовало распоряжение обустроить товарища, но я же говорю, в тот день сам дьявол дернул его за язык спросить:
— А над чем сейчас, товарищ Хаким, ты работаешь?
Товарищ Хаким сломался.
Он ждал чего угодно, только не такого вопроса в лоб.
Он держал в голове всю фальшивую статистику солнечного комсомола, цитаты классиков, всякие интересные яркие факты из жизни солнечного комсомола, но услышать «работаешь»!.. Ничего себе!.. Какая работа?.. Но горячее комсомольское сердце подсказывало товарищу Хакиму: ответ просто необходим. Сейчас от правильного ответа зависела судьба. Ведь если он, Хаким, ответит неправильно, его незамедлительно вернут в солнечный Узбекистан на уборку хлопка. Ну и все такое прочее.
Товарищ Хаким судорожно искал спасения. Слово «работаешь» его убило. Почему-то он вспомнил, что в гостиничном номере, куда его временно определили, валяется на столе забытая предыдущим комсомольцем книга Пришвина — кажется, собрание сочинений, том второй, что-то там про зайчиков, про солнечные блики, про апрельскую капель, ничего антисоветского, запрещенного, наоборот, все легкое, ясное. Жизнь человеку дается один раз, мысленно перекрестился товарищ Хаким и выпалил:
— А сейчас работаю над вторым томом сочинений товарища Пришвина!
Теперь сломался первый секретарь.
Он ожидал чего угодно. Он ожидал фальшивой статистики солнечного узбекского комсомола, оптимистического вранья, ссылок на классику, действительно чего угодно, но — Пришвин!.. У вождя нехорошо дрогнуло сердце… Пол года назад место зава в большом комсомольском хозяйстве столицы занимал именно некий Пришвин. И вождь сам изгнал Пришвина — за плохие организационные способности. А теперь выясняется, что Пришвин вовсе не утонул, он даже сделал карьеру, он издал уже второй том сочинений, а комсомольские ребята все проморгали? Что же это там у Пришвина вошло во второй том? — не без ревности подумал вождь. Наверное, речевки, тексты выступлений на активах?
Нет крепостей, которых бы не взяли большевики.
Первый секретарь заученно поднял на товарища Хакима еще более усталый взгляд, дохнул на него ароматным дымом американской сигареты и, как бы не заинтересовано, как бы просто так, к слову, как бы давно находясь в курсе событий, заметил:
— Ну да, второй том… Это хорошо, что ты много работаешь, товарищ Хаким… Это хорошо, что ты сейчас работаешь уже над вторым томом Пришвина… — Он бормотал интуитивно, он шел вброд, пытаясь проникнуть в пугающую тайну бывшего зама. — У тебя верный комсомольский взгляд на вещи, товарищ Хаким… Но ведь у товарища Пришвина… — Он никак не мог вот так прямо в глаза высказать правду. — Ведь у товарища Пришвина плохие организационные способности!..
Правда была высказана.
Товарищ Хаким покрылся испариной.
В смуглой голове товарища Хакима перегорела последняя пробка, но спасительную тропу под ногами он нащупал. Он решил погибнуть в кабинете вождя, но не сдаться. Наверное, не зря в гостинице оказался том товарища Пришвина, решил он. Подбросили… Проверяли бдительность… Мало ли: зайчики, апрельская капель… Это ведь как посмотреть. За апрельской капелью может скрываться страшное что-то, ледяное… «Я теперь много буду работать над классовыми произведениями товарища Пришвина, — подумал он. — Я теперь учту замечание товарища первого секретаря».
— Да, — выдохнул он вслух, — организационные способности у товарища Пришвина очень плохие… Но природу пишет хорошо!..
У вождя сгорела в голове последняя пробка.
— Ты прав, товарищ Хаким, — не стал он тянуть с ответом. — Природу товарищ Пришвин пишет хорошо. — Он никак не мог взять в толк, при чем тут природа? — Это ты верно говоришь… Но ведь плохие организационные способности…
— Плохие! — восторженно подтвердил товарищ Хаким.
— Но природу пишет хорошо! — потрясенно согласился первый секретарь.
Это и есть пример соцреализма.
БОРИС ГЕДАЛЬЕВИЧВот мы и пытались понять: где живем? В какой стране? Каким законам подчиняется литература? Подчиняется ли она вообще каким-то законам? Боря, кстати, насчитал тридцать два больных вопроса, мучивших наших современников. Он выстроил их в определенном порядке. «Кто прав? Кто виноват? Доколе? Чего тебе надо? Камо грядеши? Что делать? Что ж это делается, граждане? Кто там? Ой, а кто к нам пришел? За что боролись? Как дальше жить? Веруешь? Куда прешь с кувшинным рылом в калашный ряд? Третьим будешь? Что с нами происходит? Кто крайний? А ты записался добровольцем? Ты за кого? Откуда есть пошла земля русская? Куда ж нам плыть? Стой? Еврей ли вы? Зачем пришел я в этот мир? За что? А ты кто такой? Кому это выгодно? Почем пуд соли? Куда все подевалось? Кому на Руси жить хорошо? Кто написал «Тихий Дон»? Кто сочиняет анекдоты? Как нам обустроить Россию?»
Хорошие вечные вопросы, всегда приводившие взыскующих знания к питию.
Ко времени нашей встречи (1976 год) у каждого был свой опыт.
Вино, которое я пил на Сахалине, американцы позже скупали оптом и в ржавых бочках сбрасывали на джунгли противоборствующего Вьетнама — как противозачаточное. Водка, которую я глотал на Курилах, называлась «туча», она отдавала нефтью и рыбьей чешуей. Северную «Настойку брусничную» по последствиям можно было сравнить только с эпидемией клещевого энцефалита. Эта настойка продавалась в закатанных трехлитровых банках. В набор входили — указанная банка, литровая оловянная кружка и две инструкции — для летнего и зимнего пользования. Если дело происходило летом, ты брал банку и кружку, шел к ручью и опускал босые ноги в холодную воду. После этого ты выпивал сразу полную кружку. Если выпить сразу всю до дна не получалось, тебя мог рубануть Кондрат, и вообще грозили неприятности. Но если ты брал этот вес — гуляй хоть месяц. Соответственно, зимний вариант — ноги в горячую воду.
