Сергей Щепетов - Племя Тигра
И когда дух смерти зависает над степью, бредущие в десятках и сотнях километров друг от друга небольшие группы мамонтов начинают собираться вместе. Безошибочным чутьем они находят друг друга, их становится все больше и больше. И они начинают свой медленный марш. Свой поход против смерти.
Нет, конечно, «не против», а «за». За жизнь. Свою и чужую. За жизнь великой тундростепи.
Перелетные птицы выстраиваются клином. Так они экономят силы – полную нагрузку принимает на себя вожак, остальные используют воздушные потоки от его крыльев. Так легче. Чуть-чуть.
Мамонты тоже идут клином. Так легче – чуть-чуть. Первый ломает наст и разгребает его бивнями в обе стороны. Следующий уступом сзади тоже ломает и отгребает в сторону – правую или левую. Так легче – чуть-чуть.
Примерно так убирают снег с широких дорог и полос аэродромов снегоуборочные машины. Но то – машины.
Эти бурые гиганты – живые. Самцы идут первыми. Их длинные изогнутые бивни – плохое оружие. Они не для этого. В одиночку каждый смог бы продержаться очень долго. Только они так не поступают. Копят силы они не для поединков во время гона. Для того чтобы однажды встать впереди и идти, ломая бивнями наст. Молодняк и самки пойдут следом. Все, что они оставят, все, что пропустят в снегу их хоботы, соберут бизоны, олени, буйволы, лошади и сайгаки. Они тоже будут идти следом. Вместе с хищниками, которые станут добивать слабых. А задыхающаяся под настом мелочь получит свободу. Те, кто не погибнет под копытами, весной дадут потомство. Степь опять будет жить. Но для этого самцы должны идти вперед.
Есть самим им некогда. Нельзя останавливаться, нельзя сбавлять темп. Нельзя его ускорять. Слишком медленно – свои за спиной сгрудятся, и им достанется мало еды. Слишком быстро – им придется разгребать много снега, чтобы добраться до травы и кустов. Значит – только так:
…Шаг. Шаг. Шаг.
– АХУММ-БАА!
Шаг. Шаг. Шаг…
Без остановки.
День за днем.
Подремывая на ходу. Пытаясь хоть что-то ухватить хоботом.
Их рождается примерно поровну – самцов и самок. Для поддержания численности вида этого не нужно, ведь самцы редко гибнут от зубов хищников и еще реже устраивают смертельные поединки. Они умирают в строю. Вот так:
– У-Р-Р-У-У!!!
Рыжий не оглянулся, не задержал следующего шага. Он и так знал, что случилось. Старый темно-бурый самец, шедший за ним пятым слева, рухнул в снег на колени.
– У-Р-Р-У-УУ!!!
И хруст наста под завалившейся на бок тушей.
«Все. Молодец, Бурый! Ты ослабел давно, но не замедлил шага, не ушел во второй ряд. Молодые самцы так иногда поступают. И выживают. Но никогда потом не становятся Вожаками. Уже никогда».
Сейчас строй сомкнется, оставив Бурого лежать в снегу. Никто не остановится, не замедлит шага. Ему никто не сможет помочь. Только тигр или двуногие. Но их рядом нет. Почему-то…
…Шаг. Шаг. Шаг.
– АХУММ-БАА!
Шаг. Шаг. Шаг…
Рыжему не нужно смотреть по сторонам – он чувствует своих. Клин, который он ведет, очень широк – на несколько километров в обе стороны. «Нас собралось много – значит, беда велика. Но мы пока идем хорошо – почти в линию. Когда останется мало сильных, клин вытянется, сужая захват. Место сильных займут более слабые. Потом самки. Потом… Но так не бывает. Мир гармоничен и добр – к сильным. Подует теплый ветер, выглянет солнце. Оно будет светить долго, и на земле не останется снега. Только вода – ее можно будет пить вволю. И трава – прошлогодняя сухая и новая – зеленая и нежная. И кусты – много тонких веток с набухшими почками. Так случается всегда. Рано или поздно. Поздно, это если уже без меня».
…Шаг. Шаг. Шаг.
– АХУММ-БАА!
Шаг. Шаг. Шаг…
Не замедляя движения, не переставая двигать головой, Рыжий задремывал. И тогда перед ним вставали картинки прошлого. Страшного прошлого. Непонятного. Недавнего. Во всяком случае, между теми событиями и этим смертным походом не было перерыва зеленой травы и большой еды. Совершенно точно – не было.
Земля содрогалась. Земля вырывалась из-под ног. Из ее недр доносился беззвучный гул и грохот, который слышало все население великой тундростепи. Это был страх, это был ужас. От него некуда было уйти, потому что он был всюду. А в той стороне, где не бывает ни закатов, ни восходов, то разгоралось, то меркло бледное зарево. Привычный мир бился в конвульсиях, и все живое металось в поисках спасения. Спасения непонятно от чего.
…Они пересекали долину небольшой реки, оставляя цепочку следов в песке террас и поймы. Он уже перешел на тот берег, когда земля вздрогнула, а потом ударила по ногам так, что подогнулись колени. Но он смог почти сразу встать. Да, он встал и смотрел, как на том берегу погружается в песок, вдруг ставший зыбучим и вязким, его детеныш. Он смотрел и понимал, что ничем не может ему помочь.
Одна из самок кинулась на выручку. Он не успел ее остановить. Она вошла в воду по брюхо и остановилась, не в силах вытянуть ноги из вязкого дна. Она была еще жива, когда вода в русле исчезла. Иссякла, утекла, кончилась. Потом раздался грохот. Тихий. Страшный. Он услышал его. И понял. И пошел от реки прочь, ревом и бивнями подгоняя своих. Он успел. Долина превратилась в сплошной поток. Нет, не воды – песка, камней, грязи. Кажется, там мелькнул труп носорога. Рыжий больше не оборачивался – он гнал и гнал своих подальше от страшного места. Но страшно было везде, и земля тряслась под ногами…
Потом были ураганы. Бураны. С дождем или снегом. Своих стало уже больше – встретились три семейные группы. Они сбивались в кучу и стояли, прикрывая боками молодняк. Стояли, изнывая от голода и жажды. Собирали хоботами мокрый снег со спин друг у друга. Стояли. Долго. Потом шли, отправляя в желудки все съедобное, что встречалось на пути. Инстинкт указывал им направление – туда, где безопасней. Но мир вокруг менялся – менялся так, как не менялся никогда. Они ошибались. И гибли. Шевелились камни, возникали длинные провалы, которые нельзя было обойти, песок тек, как вода, а сама вода исчезла там, где была всегда. И появлялась там, где ее никогда не было.
Своих становилось все больше и больше. В этом аду они находили друг друга. Это правило, этот закон предков не давал сбоев: в беде надо быть вместе. Каждый погибший спасает других, показывая – сюда нельзя, здесь смерть. И они уходили, оставляя мертвых и еще живых.
Потом начал падать снег. Густой. Мокрый. Наваливался тяжелым грузом на спины, на обмякшие уже жировые горбы. Он таял, и вода стекала струйками по длинной шерсти. Низины с кустарником скрылись под месивом из воды и снега. Осталась только трава на возвышенностях, которой было мало. А снег все валил и валил. То сухой и колючий, с пронзительным ветром, то тяжелый и мокрый.
