Жюль Верн - Том 7. «ЧЕНСЛЕР». ГЕКТОР СЕРВАДАК
Услышав ее голос, Пабло опередил спешившего к ней Бен-Зуфа и бросился на выручку своей подружки.
- Ко мне, ко мне! - кричала Нина. - Они хотят его убить!
Пабло увидел, что девочка отбивается от нападающих на нее крупных чаек. Вооружившись палкой, он бросился в бой и разогнал крылатых морских хищников, несмотря на то, что они несколько раз пребольно клюнули его в голову.
- Что случилось? - спросил он Нину.
- Погляди сам, Пабло! - И девочка протянула ему птицу, которую прятала на груди, спасая от чаек. Подоспевший Бен-Зуф взял ее из рук Нины, говоря!
- Да это голубь!
Бен-Зуф не ошибся, птица оказалась голубем да еще, повидимому, почтовым, потому что концы его крыльев были подрезаны полукругом и чуть укорочены.
- Ого, - вскричал Бен-Зуф, - клянусь всеми монмартрскими святыми, у него на шее висит пакетик!
Через несколько минут голубь был доставлен капитану Сервадаку, и колонисты, столпившись в зале, с жадным интересом рассматривали птицу.
- Наш ученый снова дает о себе знать! - воскликнул Сервадак. - Теперь, когда море замерзло, он послал письмо с почтовым голубем. Ах, если бы он хоть на этот раз догадался назвать себя, а главное - указать место, где он находится!
Угол маленького пакета, висевшего на шейке голубя, был оторван во время сражения с чайками. Сервадак вскрыл конверт и вынул записку, которая в нескольких скупых словах сообщала следующее:
«Галлия,
Пройденный путь с 1 марта по 1 апреля - 39 700 000 лье
Расстояние от Солнца - 110 000 000 лье
Во время пути притянула Нерину.
Запас продовольствия кончается и...»
Что было написано дальше, осталось неизвестным, ибо чайки оторвали кончик записки.
- Проклятье! Какая неудача! - вскричал Гектор Сервадак. - В конце он, наверное, проставил свою подпись, число и место отправления письма. На этот раз оно написано сплошь по-французски, - автор его, конечно, француз! И подумать только, что мы не можем помочь этому бедняге!
Граф Тимашев и лейтенант Прокофьев вернулись к месту птичьего побоища, надеясь найти хоть обрывок письма, где сохранилось бы имя, подпись или какая-нибудь пометка, способная навести на верный след, Но поиски оказались напрасными.
- Неужели же мы так никогда и не узнаем, где находится последний оставшийся в живых человек? - воскликнул Сервадак.
И вдруг раздался голосок Нины:
- Зуф, друг мой, смотри, смотри скорее!
И бережно держа голубя обеими руками, она протянула его Бен-Зуфу.
На левом крыле птицы виднелось клеймо, в нижней части которого значилось то единственное слово, которое так важно было узнать:
«ФОРМЕНТЕРА».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, в которой капитан Сервадак и лейтенант Прокофьев находят, наконец, ключ к занимавшей их космической загадке
- Форментера! - в один голос воскликнули граф Тимашев и капитан Сервадак.
Так называется небольшой остров Балеарского архипелага в Средиземном море. Слово «Форментера» открыло, наконец, местопребывание неизвестного корреспондента. Но что делал француз на Балеарских островах и жив ли он еще?
Очевидно, именно с берегов Форментеры исходили его послания, в которых ученый сообщал, как проходил по своей орбите осколок земного шара, названный им Галлией.
Во всяком случае, судя по записке, доставленной почтовым голубем, французский астроном 1 апреля, то есть две недели тому назад, был еще на своем наблюдательном посту. Однако последняя депеша существенно отличалась от прежних тем, что автор ее не изъявлял никакого удовольствия по поводу происходящего: никаких «Va bene», «all reight», «nil desperandum». Более того, на сей раз послание, написанное целиком по-французски, было прямой мольбой о помощи, ведь запас провианта на Форментере кончался.
Все эти соображения коротко изложил капитан Сервадак.
- Друзья мои, - заключил он, - мы должны тотчас же отправиться на помощь к погибающему...
- Или к погибающим, - поправил граф Тимашев. - Я готов вас сопровождать, капитан.
- «Добрыня», несомненно, проходил близ Форментеры, когда мы делали разведку у Балеарских островов, - заговорил лейтенант Прокофьев. - Если мы тогда не заметили никакой земли, значит от Балеарского архипелага остался только крохотный островок, как от Гибралтара и Сеуты.
- Как ни мал этот островок, мы его найдем, - заявил Сервадак. - Скажите, лейтенант, какое расстояние между Теплой Землей и Форментерой?
- Около ста двадцати лье, капитан. Разрешите полюбопытствовать, каким способом вы предполагаете туда добраться?
- Пешком, очевидно, раз море не судоходно, - ответил Гектор Сервадак, - вернее, на коньках. Не так ли, граф?
- Я иду с вами, капитан, - сказал граф, в котором призыв облегчить человеческое страдание всегда находил горячий и быстрый отклик.
- Отец, - с волнением заговорил Прокофьев, - я хотел бы высказать одно соображение, но не для того, чтобы помешать тебе выполнить свой долг, напротив - для того, чтобы помочь.
- Говори.
- Предположим, что вы пойдете вдвоем по льду. Однако мороз крепкий, двадцать два градуса, и с юга дует резкий ветер, при котором перекосить такую температуру особенно тяжело. Допустим, что вы пройдете за день двадцать лье. Стало быть, до Форментеры вы доберетесь дней через шесть. А ведь вам придется нести на себе провиант не только для вас обоих, но и еще для одного человека или нескольких людей - для тех, кого надо спасать...
- Мы пойдем в поход по-солдатски - с мешком за плечами, - перебил его Сервадак, не желая признавать, что переход не просто труден, но и невозможен.
- Допустим, - холодно ответил Прокофьев. - Однако в пути вам не раз придется делать привал. Между тем кругом сплошная гладкая ледяная поверхность и вам негде вырубить себе даже подобие землянки, как это делают, к примеру, эскимосы.
- Мы будем идти день и ночь без отдыха, - сказал Сервадак, - и дойдем до Форментеры не через шесть, а через три, через два дня!
- Хорошо, капитан. Допустим и это: вы дойдете за два дня, хотя это физически невозможно. Но чем вы поможете людям, которых застанете на острове обессилевшими от голода и холода? Если они при смерти и вы возьмете их с собой, вы доставите на Теплую Землю только трупы.
Речь лейтенанта Прокофьева произвела на слушателей сильное впечатление, с полной убедительностью доказав, что экспедиция в этих условиях неосуществима. Всем стало ясно, что капитан Сервадак с графом, оказавшись на огромном и открытом ледяном поле, при первом же буране свалятся с ног и больше не встанут.
Однако Гектор Сервадак, увлекаемый чувством долга и сострадания к ближнему, все еще пытался спорить против очевидности и упрямо отказывался внять разумным доводам лейтенанта Прокофьева. Верный Бен-Зуф стал на сторону Сервадака и объявил, что готов «подписать свою подорожную вместе с капитаном», если граф колеблется.
