Ната Чернышева - Это был просто сон...
Смутные неясные тени. Кажется, их было двое…
Приказ… передать а-дмори леангрошу, чтоб пришел, иначе… биологическое заражение… Бактериологическое оружие… тиб-вирус или как-то так… угроза нешуточная, раз уж они были так уверены в том, что Арэль Дорхайон — это он-то! — согласится на такую встречу…
— Нет, — замотала головой Ирина, пятясь. — Нет, нет!
— Это психокод, не сопротивляйся ему! Пусть программа отработает до конца!
— Да лучше мне сдохнуть! — всхлипнула Ирина. — Это же западня, ловушка! Как вы не понимаете? Они же вас там убьют! Убьют!
— Это — моя работа.
— Врете, — горько сказала Ирина. — Врете вы, ни черта вы там не справитесь, вас убьют! И я буду виновата, я…
— Ирина. Я все равно узнаю содержимое твоего психокода! Сейчас сюда прибудут ак-лиданы. Тебя схватят и отправят под ментоскан. Так какая разница? Информацию мы получим, так или иначе. А вот тебе будет очень, очень плохо, гораздо хуже, чем сейчас! Пожалей себя! Пусть программа отработает до конца.
— Я лучше сдохну, — твердо ответила она. — Уж лучше я сдохну!
А-дмори леангрош рванулся к ней, но не успел. Стремительным движением Ирина бросила себя в черную воду и еще успела услышать вопль правителя Анэйвалы.
— Стой, дуреха, куда!..
Ледяная вода хлынула в легкие, выбивая дыхание. Сознание захлестнуло паническим ужасом. Легко сказать, что лучше умереть, но ты попробуй это сделай реально, особенно когда каждая клеточка вопит в древнем паническом ужасе и требует немедленного спасения! Инстинкт самосохранения превозмог, Ирина дернулась наверх, к спасительному воздуху. Другое дело, что самостоятельно ей было уже не выбраться: в спокойном на вид озере оказалось мощное глубинное течение, и уж что в него попало, то действительно пропало. В первый раз как-то вытащили, во второй навряд ли сумеют…
Сознание вновь вспыхнуло во время приступа жесточайшей рвоты.
Воды Ирина наглоталась под самую завязку, и теперь эта, с позволения так сказать, жидкость просилась наружу. И если бы водичка оказалась чистой и свежей! Нет, какой-то тинный привкус, приторный запах и еще какая-то мелочь, хрустящая на зубах… тьфу, гадня какая!!!
Век бы ей не видеть то, что только что пришлось выплюнуть! Нечто кольчато-реснитчатое, склизкое, извивающееся, омерзительного сизо-зеленого полупрозрачного цвета… Опустевший желудок вновь скрутило в жесточайшем спазме.
Понятно, экосистема такого леса должна пребывать в равновесии, отлаженном как часы. Эта кольчатая дрянь наверняка исполняла какую-то ценную функцию. А может, даже была вполне съедобной и очень питательной местной креветкой, может, из нее какие деликатесы готовили.
Ирине от таких соображений легче не стало. Ведь с тем же успехом оно могло оказаться и гнусным паразитом, подлежащим немедленной фильтрации.
В любом случае, вкус у червяка оказался наимерзейшим!
Ирина принялась яростно отплевываться. Помогало мало.
— Вот же идиотка несчастная! — сказал над Ириной голос а-дмори леангроша.
Вот это да! Вот кто, оказывается, прыгнул вслед за ней в черную воду — без долгих раздумий. Ирина испугалась еще сильнее. Что он с нею теперь сделает?
— Идиотка несчастная! — сердито повторил Арэль Дорхайон, отбрасывая за спину мокрые волосы. После знакомства с водой сложная прическа распалась, и каждая прядь взялась мелкими колечками как после химической завивки. Эти веселенькие кудряшки, доходившие ему теперь едва ли не до пояса, настолько не вязались с мощным обликом а-дмори леангроша, что Ирину тут же накрыло приступом истерического хихиканья. Она зажала рот — не помогло. Прикусила губу едва ли не до крови, — какое там!
— Говори, — приказал он.
Ирина сдалась. Закрыла глаза и заговорила, с трудом выталкивая из горла колючую чужую речь…
Очнулась она, ясное дело, в больнице.
— Утонуть два раза едва ли не до клинической смерти, и все в одно утро! — ворчливо сказал незнакомый молодой ак-лидан. — Я вам завидую!
Чему тут завидовать, подумала Ирина. Но вслух, понятно, не сказала совсем другое:
— Можно мне уйти?
— Нет.
Ирина лежала спокойно, но жизни не радовалась. Что-то мешало ей. Какое-то чувство, какое-то отчаяние, что-то тревожное и странное. Будто она, Ирина, должна была сделать что-то… куда-то пойти… И забыла, не сделала. Отчего непременно случится нечто ужасное. Такое, из-за чего, если оно все-таки стрясется, лучше и вовсе дальше не жить…
Ирина устала над этим всем думать и потому сползла в муторный полусон.
Лучше б она вовсе не спала! Сплошные кошмары…
Ирина поднялась с постели, подошла к двери. Ха, не заперто! Вот и пускай сами на себя пеняют. Нормально я себя чувствую, ну их всех!
Красота древесного города, так поразившая ее в прошлый, невообразимо далекий, раз, теперь почти совсем не трогала душу. Ирина спросила у одной молодой пары, как ей добраться к Детскому Центру. Те, очень вежливо и доброжелательно, проводили ее к тант-площадке.
Как просто, если умеючи…
Но к себе в квартиру Ирина не пошла. Она бродила по знакомым дорожкам и никак не могла обрести покоя.
Да что со мной такое творится?!
Она присела на лавочку, вытянула ноги, наслаждаясь покоем. Прикрыла глаза, подставляя лицо морозному ветру. Ветерок был слабым, и солнце пригревало: день стоял теплый. Вспомнился вдруг один из старых ставропольских парков по соседству со школой. Ирина любила бродить по нему после уроков, впоследствии — после работы, а еще позже — катать в коляске маленького сына…
Все ушло! dd> Ирина все-таки встала и пошла по дорожке, — без всякой цели, просто по прямой. Возвращаться в свою квартиру не хотелось совершенно. Ее трясло. Наверное, она простыла в ледяной воде. Плевать. Не это важно, не в том счастье.
Ноги сами привели ее к магазину музыкальных инструментов. Ирина вспомнила, как впервые познакомилась с его хозяйкой, чернокожей женщиной-мирету. Как же ее звали? Лютай, вот как. Лютай Рах-Нпори. Тогда дело закончилось кошмарной дракой, и много инструментов оказалось испорчено, в том числе и близкий Ирининому сердцу "роаел", аналог земного рояля.
Сейчас в магазине красовался новый. Ирина поджала пальцы, невольно вспомнившие игру на клавишах. Сесть бы сейчас и сыграть чего-нибудь… не такое неприятное, как печально известный "синий рассвет", а что-нибудь из классики… Лилайон ак-лидан вытащил из ее детской памяти причину мучительного отношения к игре на публике. Не сказать, что Ирина справилась с этой болью, здесь еще предстояло немало поработать над собой, но для себя, в своей квартирке, она играла теперь гораздо чаще. И сейчас, глядя на роайел, она вдруг поняла, что вполне смогла бы сыграть… просто так… для души… без той боли, какой обычно сопровождалось такое желание…
