Ярослав Вейс - День на Каллисто. Сборник научно-фантастических произведений
Ветерок затих, колосья застыли в неподвижности.
«Поле, — думала Сандра, — сколько времени ты еще сможешь побыть со мной?»
Она не торопила его с ответом.
«Разговор со мной лишает тебя сил, а я не хочу твоей смерти. Но останься подольше со мной, мы вместе походим по музеям. Я научу тебя смотреть картины — тому, чему я так мечтала научить Индржиха…»
Утром Сандра никак не могла решить, стоит ли ей идти на прием к психиатру? На всякий случай она положила талончик в сумку: идти — не идти?
Ноги заплетались; она тащилась в поликлинику вместо того, чтобы бодро шагать на службу. Но ей уже знакомо было такое состояние. «Поле, мое поле, ты хочешь, чтобы я шла к врачу? Почему?»
И все-таки она пересилила себя и пошла на работу. День прошел беспокойно, снова ошибка в расчетах. К счастью, Ироудек не из тех, кто устраивает скандалы. Что же ей делать? Вечерами ее мучает головная боль, которая не прекращается ни на минуту. «Ладно, завтра пойду к врачу, если ты этого хочешь. Но почему? Или это не твоя воля? Ты уже не со мной?»
Тихо, пусто до грусти. Тоска…
«Ты уже не будешь со мной, поле? Врач должен приглушить мою боль? Ладно, послушаюсь тебя. Но если ты так думаешь, то зря. Я всегда буду вспоминать о тебе с благодарностью, мое доброе поле. Никогда не забуду тебя…»
Та же приемная, молчаливые пациенты, та же медсестра.
— Прошу вас, девушка. — Бодрый голос, профессиональная улыбка.
— Я назначена на сегодня, пан доктор. — Она кладет талончик на стол.
— Так, так. Значит, вы — та самая знаменитая Сандра, что спасла картину Ван Гога и все остальные.
Сандра молчит, выжидая. «Зачем ты послало меня сюда, поле? По-твоему, я должна поддерживать пустую беседу?»
А психиатр продолжал:
— Интересный случай, в самом деле, чрезвычайно интересный. Когда вы были здесь в прошлый раз, все выглядело гораздо проще. Помните?
Она кивнула.
— Тогда я не сказала вам всего, пан доктор.
Он понимающе улыбнулся.
— Никто никогда и не выкладывает врачу все во время первого визита. — Он показал ей на кресло, она села. — Но раз уж я вами занялся, расскажите-ка мне обо всем подробнее.
Он вытащил из ящика стола номер журнала «Кветы», где было помещено интервью с Сандрой.
Сандра молчала.
Врач раскрыл журнал.
— Вы можете описать свои ощущения? Чем была вызвана ваша уверенность? Каким образом вы получили информацию?
— Мне нечего добавить, пан доктор. Все было именно так, как здесь написано. Просто однажды я узнала, что предстоит похищение картины Ван Гога.
— Вам сообщил об этом тот самый голос, о котором вы упоминали в прошлый раз?
— Не знаю. Собственно, это даже не голос.
Она колебалась, но сигнала открыть тайну от поля не поступило. «Бедняжка поле, оно хочет, чтобы врач дал мне что-нибудь успокаивающее». Волна нежности мелькнула у нее в глазах, и врач насторожился.
— Знаете что? Давайте-ка испробуем гипноз. Ложитесь сюда.
Она послушно легла на кушетку. «Если поле не захочет, чтобы я говорила, оно даст мне знать». Сандра уставилась на блестящий шар, висящий у нее над головой, и стала вслушиваться в слова врача: отдохните, ни о чем не думайте, представьте себе то место, где вам хотелось бы быть. Вы спокойны, вас ничто не волнует. Шар то тускнел, то вновь становился блестящим, словно его окутывала серая пелена, веки тяжелели, слова, доносившиеся откуда-то издалека, становились все приглушеннее. Сандра вновь очутилась на поле, на мягкой теплой земле среди хрупких колосьев; ощущение счастья, почва под ногами дышит одновременно с ней и пульсирует в том же ритме, что и ее сердце…
Но вот солнце превратилось в лампу, а земля — в простыню. Врач внимательно и спокойно смотрел на нее. А Сандре хорошо: она до сих пор ощущает это двойное слаженное пульсирование. Она улыбнулась.
— Благодарю вас, пан доктор.
И она охотно рассказала о своих ощущениях: поле, похожее на то, что на картине в галерее, но в то же время совсем другое, чем «Зеленые хлеба».
— Вы хотели бы иметь эту картину?
Взгляд девушки выражает удивление.
— Зачем? Она у меня есть. Ведь ее не украли.
Доктор прикрыл глаза. «У вас есть эта картина, точно так же как у меня, как у любого другого посетителя галереи».
— Я имею в виду, хотели бы вы иметь ее у себя дома?
Сандра не понимала.
— Но ведь… Она всегда в моем распоряжении…
— Ага, зрительная память. Воображение. Беспокойство о судьбе произведения искусства, которым вы особенно дорожите. Не так ли? Между прочим, охранники тоже испытывали чувство беспокойства: страх, что произойдут кражи, обуял всех, весь мир был в тревоге. А вы — такая чувствительная, такая эмоциональная натура…
Говоря эти успокаивающие слова, врач не испытывал удовлетворения. Что, собственно, ему удалось выяснить?
— Голова болит? Чувствуете себя хорошо? — продолжал он задавать привычные вопросы.
— Вполне нормально.
И все же врач выписал рецепт.
— Вы и на сей раз не рассказали мне откровенно обо всем. Ну, как-нибудь загляните еще, — прощаясь, сказал он.
Сандра поблагодарила и поспешила уйти. «Ты со мной, поле, ты еще со мной, и мне этого достаточно. Для чего мне лекарства? Сразу же после работы мы пойдем с тобой на выставку современного искусства, хочешь? А в воскресенье поедем в Збраслав, я постараюсь научить тебя разбираться в скульптуре. Вечером мы вместе будем читать стихи».
Эпилог
Изгнание
Отовсюду изгнан. Один.
По распоряжению руководства все участники эксперимента своевременно покинули своих испытуемых, лишь я остаюсь. Если бы я не взбунтовался, я бы тоже сейчас возвращался вместе с ними… Мне предстояла еще долгая жизнь, интересная, плодотворная, полезная.
Но что осталось бы после меня?
После акции, которая могла бы изменить жизнь планеты, теперь уже моей планеты, которую они назвали негостеприимной, я бы испытывал постоянные угрызения совести, чувствовал бы себя виноватым. Разве я мог смириться с тем, что моя собственная жизнь интересная? Плодотворная? Полезная?
Обладай я большими запасами энергии, я бы остался здесь и ждал. Ждал того момента, когда смогу вернуться к себе на родину вместе с человеком. Хотя путешествие со скоростью, которая не вредна человеку, для нас слишком незначительно — оно продолжалось бы столетия, — все-таки я бы дождался. А сейчас я обречен на гибель: мне неоткуда пополнить свои запасы энергии.
Я должен погибнуть: вступив в контакт с представителями здешней интеллигенции, я израсходовал слишком много энергии. Но я об этом не жалею. Я сделал это ради человечества.
