Ник. Горькавый - Теория катастрофы
Дыхание Дзинтары тоже сбивалось, но она по-прежнему молчала и не сводила блестящих глаз с задумчиво рассуждающего Феба.
— Масса недостатков… Статус принцессы просто ужасен… Насколько фатальна эта смешная королевская гордость, впрочем, такая понятная и человеческая?
Опустив руки, они стояли, почти касаясь друг друга. Вокруг толпились смеющиеся друзья, но юноша и девушка были аутически отрешены от окружающего.
— Я краем глаза вижу её в коридоре, и этот ничтожный по мощности периферийный световой сигнал вызывает во мне эйфорический прилив предельной высоты. Почему? Что за глупая химическая реакция? Эта девушка улетает на уик-энд в свой замок, и мне — МНЕ! — занятому в миллионе космических дел и развлечений! — становится пусто и одиноко. Можно ли вывести формулу этого чувства и составить спасительное противоядие? Или ликующее замирание в груди, которое возникает при взгляде на это простое, но симпатичное лицо с умными глазами, и есть смысл забавной земной жизни?
Юноша замолчал, продолжая разглядывать Дзинтару.
— Лучшее объяснение в любви, какое я слышал! — крикнул кто-то, и все зааплодировали.
— Объяснение в любви? — сказал Феб, по-прежнему не сводя глаз с Дзинтары. — Чепуха! Это тезисы моего реферата по нейросайенс…
Принцесса Дзинтара с пылающим лицом, молча и не спеша, отступила на шаг от Феба, повернулась и ушла с дня рождения королевы Никки.
Профессор Лвин спал неспокойно и встал рано — купол неба ещё не светился. Ходил по комнате, долго умывался, фыркая и бормоча. Брился ещё дольше. Наконец дотянул до завтрака и спустился на первый этаж гостиницы, в которой он поселился после переезда в Шрёдингер. Отель был невелик и скромен — и это профессору нравилось. Как и уютный гостиничный ресторан.
В неярко освещённом зале никого не было по раннему времени. Профессор сел за любимый столик у окна, и тут же подошла Мэриэн — пухленькая улыбчивая девушка лет двадцати.
— Вы рано сегодня! — улыбнулась она профессору. — Уезжаете куда-то?
Она ловко разгрузила поднос на стол: кувшинчик с чёрным кофе и стакан апельсинового сока, тёплые плюшки, масло и клубничный джем, ломтик молодого козьего сыра и пластинку твёрдой испанской ветчины — всё как любит «герр профессор», как Мэриэн называла постояльца.
— Нет… — Лвин вздохнул. — У меня важный эксперимент в лаборатории, вот и не спится.
— Какой вы умный, герр профессор! — с завистью сказала Мэриэн, забирая пустой поднос. — Всё изобретаете что-то…
— Не завидуйте, — буркнул профессор. — Каждый учёный умён только несколько раз в жизни — остальное время он чувствует себя полным дураком. Сегодняшний опыт будет всего лишь пробный, проверка систем… ждать от него нечего, но опробовать новую установку надо.
Кому-то это покажется смешным: разговаривать о науке с официанткой, но жёлчный профессор был, как ни странно, демократом и априори полагал интеллект любого собеседника — даже ребёнка — равным его собственному.
Мэриэн, как и другие люди, сразу это почувствовала и прониклась к Лвину симпатией.
Правда, профессор никогда не допускал превосходства интеллекта собеседника, но здесь у него было оправдание — таких людей в реальности он ещё не встречал. Справедливости ради нужно отметить, что профессор многих коллег считал идиотами — но лишь имея тому веские доказательства. И вообще, с учёных спрос совсем иной, чем с обычных людей.
Лвин не спеша позавтракал и вышел на улицу, не забыв поблагодарить Мэриэн, которая уже кормила другую раннюю пташку — молодого остроносого сотрудника местной газеты, который спешил в Луна-Сити на фестиваль самодеятельных артистов и бодро клевал свой утренний омлет с жареными охотничьими колбасками.
Купол уже наливался дневным светом, и профессор быстро зашагал к Гринвич-Центру на главной площади Шрёдингера. Учёный не глазел по сторонам, он шёл не по улице, а по схеме установки, проверяя — всё ли в порядке, всё ли соединено правильно. Был в его практике один вопиющий случай — столько лет прошло, а досада до сих пор грызёт…
Сегодня планировался первый пуск гравидетектора. Рабочий кристалл — сердце прибора — доставили вчера вечером, и установку можно уже опробовать целиком.
Понятно, что никакой эффект этому варианту установки не поймать — усилительная часть не дотягивала до нужных значений пять порядков, попросту говоря, была в сто тысяч раз грубее, чем нужно для обнаружения реликтового высокочастотного гравизлучения.
Профессор пошёл навстречу королеве Николь и собрал установку сначала без усилительной части. Но королева обещала профинансировать и усилитель. Тогда через пару месяцев установка будет окончательно готова, и Лвин заглянет в древнюю сердцевину мира, получит сигнал прямо из центра Большого Взрыва…
Учёный одёрнул себя — до этого ещё далеко, сегодня нужно согласовать работу жидкогелиевого контура, магнитной катушки и всех электрических схем. И ещё он переживал: не будут ли сбоить переключатели при низких температурах… Обладает ли полученный кристалл нужным качеством? Не напортачила ли фирма-изготовитель с нужным узором дислокаций на решётке?
Профессор сам не заметил, как дошёл до здания и поднялся на лабораторный этаж. Никого из помощников ещё не было. И хорошо — Лвин включил свет и застенчиво-любовно осмотрел груду приборов в середине обширной комнаты. Они были переплетены трубками и шлангами и казались постороннему человеку бессмысленной грудой железа.
Но глаз профессора не застревал в нагромождении алюминиевых ящичков, набитых кусочками кремния и пластика, а видел цельную картину сложного организма, в котором глубокий вакуум, гелиевый холод, магнитное поле и тёмное рубиновое сердце должны были соединиться и поймать самый неуловимый сигнал в мире — древнюю гравитационную волну, крик новорождённой Вселенной.
Двадцать лет ушло на поиск идеи детектора — профессор уверенно считал её гениальной! — и создание установки.
Лвин был мужественным человеком — он понимал, что даже после всех усилий и усилений сигнал может быть не пойман. Но это тоже будет важным результатом — в учебниках и статьях появится строчка: «Согласно измерениям группы Лвина, уровень энергии реликтового гравитационного излучения меньше, чем…» Целая жизнь — и всего одна строчка. Зато все теории Вселенной будут оглядываться на эту строчку, и выживут только те модели, которые не будут ей противоречить.
Но гораздо лучше, чтобы строчка была такой: «По данным группы Лвина, уровень энергии реликтового гравитационного излучения равен…»
