Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли
Джейкоб захохотал.
– Еще мальчишкой, – отсмеявшись, сказал он, – я как-то упал и напоролся на мамины вязальные спицы. Одна, вонзившись прямо в ноздрю, рассекла надвое гиппокамп [56]. С тех пор мой мозг хранит все воспоминания, какие возможно, где-то еще. То есть мертвую часть памяти они выжгли, а живая осталась цела.
– Больно было? – каркнула Эстер.
– На спицы-то напороться? Еще бы! Вспышка, как от погонялки надсмотрщика где-то здесь, в самой середине… Наверное, Луне так же больно, когда мы в ней ковыряемся, добывая руду. Но теперь я этому только рад: именно в тот момент у меня третий глаз и открылся. С тех самых пор я им вижу. А здесь без нашего третьего глаза ничего нет – черным-черно все вокруг.
Оливер кивнул, вспомнив непроглядно-черную тьму.
– И еще кто-то там, в темноте, – прокаркала Эстер.
В начале следующей смены Оливер, получив от надсмотрщика указания, прошел темными коридорами до конца длинной, неширокой жилы «синьки», которую разрабатывал. Парнем он был рослым, а потолок штольни местами опускался довольно низко: кто станет тратить зря время, сглаживая неровности жилы? Порой вперед приходилось ползти по шпалам узкоколейки, прихваченным костылями к неровному камню пола, с трудом протискиваясь сквозь самые тесные бреши. В такие минуты штольня казалась огромной извилистой кишкой.
Добравшись до нужного места, он включил робота – длинный, приземистый металлический ящик на колесном ходу. Вспыхнувший лазерный бур озарил тусклым светом поверхность «синьки», ненадолго ослепив Оливера. В какой-то мере сбалансировав зрительное восприятие (то есть привыкнув не замечать жутковатый свет бурового луча), Оливер задал роботу стандартный набор команд и продолжил бурить грудь забоя, а затем, пустив в дело ковш робота, подобрал с пола отколотую «синьку». Когда куски покрупнее оказались в грузовых вагонетках позади робота, Оливер взялся за ручной бур, сколол с базальтовых стен оставшуюся руду и тоже погрузил ее в вагонетки, прежде чем отослать их назад. Жила чем дальше, тем сильнее сужалась, становилась всего-навсего тоненьким волоконцем в теле Луны, и места для работы оставалось все меньше. Вскоре робот не сможет поместиться в штольне, и тогда придется бурить ход сквозь базальт, выбирать волоконце до конца, надеясь наткнуться на линзу или на разветвление.
В начале смены Оливер против работы ничего особенного не имел. Однако инфракрасные камеры робота следили не только за грудью забоя, но и за ним, и время от времени робот поторапливал его разрядами погонялки. Мало-помалу жара, духота и голод, как всегда, превратили работу в мучительные, отчаянные старания удерживать нужный темп.
Время исчезло, растворилось в зоне нескончаемых мук, предшествовавшей завершению смены. Но вот издали, гулкий, словно стон во сне, многократно отраженный от каменных сводов, донесся гудок ревуна. Стоило выключить робота, Оливера со всех сторон окружило угольно-черное безмолвие тьмы, абсолютного Небытия. Слишком уставший, чтоб открывать третий глаз, Оливер двинулся к выходу из штольни на ощупь, сразу же за последней вагонеткой с грузом руды, но вагонетка быстро оставила его позади.
В возобновившейся тишине шум механизмов вдали казался поскрипыванием базальта. Работу, проделанную за смену, Оливер измерял, отмечая точку старта на полу штольни, а за единицу измерения приняв собственный рост. Сегодня – восемьдесят девять. Средне.
Путь к стыку со штольней, проложенной выше той, в которой работал он, времени занял немало. Здесь, у разветвления жил, в базальте была вырублена странной формы пещера высотой футов в семь, а в ширину раздававшаяся настолько, что даже не разобрать. Щелкнув пальцами, Оливер не услышал отклика эха.
Свет, обычно горевший в дальнем конце невысокой пещеры, на сей раз оказался потушен. Почувствовав себя, точно кусочек сыра меж двух бескрайних «ломтей» грубо отесанного камня, Оливер едва справился с внезапным приступом клаустрофобии: над головой – целый мир, а он похоронен здесь заживо… Невольно пригнувшись, втянув голову в плечи, он каждые пару шагов постукивал щиколоткой о рельс, нащупывал путь, а руку выставил вперед и вверх, на случай внезапного понижения свода. Где-то посреди подземелья сзади донесся негромкий скрип. Оливер замер. Воздух упруго толкнул в щеку. Вокруг – абсолютная тьма, абсолютная тишь. Но вот позади снова скрипнуло, словно кто-то провел ногтем по медной оплетке рояльной струны. Скрип пробежал вдоль спины, снизу вверх. Слипшиеся от засохшего пота волоски на предплечьях дрогнули, встали торчком. Затаив дыхание, Оливер услышал мягкие медленные шаги футах так в сорока за спиной… и едва уловимый шорох, словно бы свист воздуха, втянутого огромной ноздрей. Если шаг так широк, выходит… выходит…
Расслабившись, подняв руку вверх, а другую протянув вперед, Оливер свернул вбок, под прямым углом к узкоколейке, и осторожно, крадучись, отошел от рельса на двенадцать шагов. Казалось, лунное притяжение позволяет даже парить над полом. Дыша через нос, как можно медленнее, он опустился на колени. Сердце трепетало у самого горла, наверняка заглушая стуком дыхание. Под частую дробь сердца, под рев крови в ушах, Оливер напряг слух до предела. Издали, со стороны коридора, ведущего от подземелья назад, к загонам, донесся едва уловимый лязг вагонеток с рудой и, может быть, голоса шахтеров с надсмотрщиками. Слабый, на грани слышимости, весь этот шум, однако ж, очень мешал разобрать, где и что делает тот, крадущийся следом за Оливером.
Чужие шаги смолкли, но вскоре неподалеку снова раздался скрежет металла о рельс, сопровождаемый негромким сопением. Втянув голову в плечи, понимая, как от него несет потом и страхом, Оливер крепко прижал руки к бокам. Откуда-то издали, из штольни, ведущей к спасению, донесся резкий голос надсмотрщика. Если бы только добраться до этого голоса… Однако, отчего-то уверенный, что преследователь, кем бы он ни был, крайне проворен, Оливер собрал волю в кулак и остался на месте.
Еще один скрип. Оливер съежился, припал к полу, уменьшая площадь тела, отражающего звук иначе, чем базальт стен. Дрожащие пальцы нащупали под ногами осколок камня. Лоб ощутимо заныл, и Оливер понял: это он, третий глаз, ноет от страшного напряжения, стараясь пронзить взглядом угольно-черную тишину, разглядеть…
Силуэт. Фигура на толстых, точно столбы, ногах, сложенная из красно-черных глыб. Что-то вроде…
Скрип. Сопение. Преследователь поворачивался к Оливеру. Взмах рукой – и осколок камня, отскочив от потолка, щелкнул по полу, откатился туда, откуда шел Оливер.
Снова шаги – мягкие, очень медленные, и как будто… как будто движутся в его направлении.
Выпрямившись во весь рост, Оливер поднял руки над головой. Пальцы коснулись грубо отесанного базальта, нащупали в камне глубокую выемку, а рядом с ней – дыру, уходящую кверху. Втиснув в дыру ладонь, он ухватился свободной рукой за край выемки и подтянулся. Носки башмаков уперлись в выемку великолепно, позволив всем телом распластаться по потолку. При лунной-то силе тяжести он провисит здесь хоть целую вечность, только дышать нужно как можно тише.
Шаг… еще шаг… сопение, причем у самого пола, что и натолкнуло Оливера на эту идею. Повернуться книзу и посмотреть, что там, он не мог. Вдруг что-то заскребло по набедренному карману штанов. Вот и конец? Однако скованный страхом по рукам и ногам, Оливер даже не шелохнулся, а звуки шагов и сопение, нисколько не задержавшись поблизости, начали удаляться в глубину просторного подземелья.
Спрыгнув на пол, согнувшись едва ли не вдвое, Оливер со всех ног рванулся к дальнему коридору, маячившему впереди, красно-черному среди угольно-черной тьмы. Встречный сквозняк нес с собою негромкий шум. Рассадив о стену костяшки пальцев, Оливер нырнул в коридор, по памяти резко свернул направо и ничком бросился на пол у самой стены. Чужие подошвы мягко прошлепали по шпалам – совсем рядом… но мимо.
