Колин Уилсон - Башня
Не успел он опомниться, как его уже занесло далеко в космическую бездну. Он зависал над плоскостью Солнечной системы в такой дали, что само Солнце казалось не больше человеческого зрачка. Найл одну задругой угадывал кружащиеся по эллиптическим орбитам планеты. Вон Меркурий — раскаленное докрасна железное ядрышко с поверхностью сморщенной, как ссохшееся, пролежавшее свой срок яблоко; Венера, окутанная вуалью серого тумана; промерзшие рыжие пустыни Марса; красный гигант Юпитер, сплошь состоящий из бурлящей жидкости; Сатурн — сизый странник, разбухший ком замерзшего водорода; Уран, Нептун и Плутон, где температура такая низкая, что сами планеты немногим отличаются от округлых ледяных глыб, кружащихся в пространстве. От одного лишь размера Солнечной системы, холодея, заходился ум. С орбиты Плутона Солнце казалось не больше горошины, а Земля вообще едва различимой былинкой. Вместе с тем даже ближайшие звезды находились на расстоянии столь же далеком, как земной экватор от полярных шапок.
Обратив внимание на собственную персону, Найл потрясенно понял, что совершенно утратил память о том, кто он сам такой. Переживаемое обуревало настолько, что сознавать свое наличие было как-то нелепо. Прежде Найл, случалось, «растворялся» в собственных грезах или в историях, которые рассказывала мать или дед. От них в свое время тоже разгоралось воображение, но сравнивать это с тем, что он видел сейчас, было все равно что сопоставлять искорку и фейерверк. Оторопелый, он не смел перевести дух, словно человек, внезапно очнувшийся от сна. Душа содрогалась от буйства непостижимых сил. Хотелось задать тысячи вопросов, побывать на каждой из этих планет, а затем тотчас ринуться в путь через космос к другим мирам и звездным системам. При мысли, что непознанного такая бездна, а собственная жизнь так ничтожно коротка, сердце сжималось от горестного, беспомощного чувства.
Средь сонма безутешных мыслей, вихрясь проносящихся по сознанию, бессловесный внутренний голос посоветовал успокоиться. Темные мысли рассосались, схлынули; вместо этого Найл ощутил в себе ровную и стойкую тягу к знанию, желание всю оставшуюся жизнь посвятить достижению и освоению нового.
— Задавай любые вопросы, — послышался голос старца. — В Стигмастере содержится все человеческое знание. Тебе решать, что необходимо узнать.
— Ты можешь рассказать о Земле до прихода смертоносцев и о людях, что построили этот город?
— Для этого нам надо будет возвратиться примерно на пять миллиардов лет назад, к зарождению Солнечной системы…
Когда Найл снова закрыл глаза, голос исходил уже не от старца, а откуда-то изнутри. В глазах стояла нестерпимо яркая вспышка, заполняющая, казалось, все обозримое пространство; из центра, словно щупальца некоего спрута, с устрашающей силой вырывались спиралевидные струи газа. Тяжко ворочающейся буче не было конца, а в космос одна за другой выбрасывались гигантские волны бушующей разрушительной энергии. Затем все хотя и медленно, но как-то улеглось, и под силой собственного тяготения взрыв, устремленный наружу, превратился во взрыв, направленный внутрь. В неописуемом коловороте принялись вращаться выпущенные некогда наружу газы, которые теперь тянулись обратно. В набирающем лютость космическом холоде жар постепенно истаивал, пока газы не остыли в круглые капли жидкости. Спустя полмиллиарда лет капли эти сконденсировались в десять планет. Некоторые из них, вроде Меркурия, были так горячи, что не могли образовать и удерживать атмосферу. Другие — Марс, например, — были чересчур маленькими и холодными. Только Земля, расположенная примерно в сотне миллионов миль от Солнца, была и не слишком горячей, и не слишком холодной.
Формирование планеты проходило так же бурно, как и зарождение. Кометы и астероиды крушили поверхность, взбивая ее в месиво кипящей слякоти. Два миллиарда лет прошло, прежде чем Земля остыла, превратившись из кипящей адовой печи в планету с морями и континентами. К этому времени она тысячекратно сжалась в сравнении со своим первоначальным размером. Солнце тоже постепенно сжималось, пока не достигло того порога, за которым начались ядерные реакции, превратившие его из темного кома в однородную красновато-бурую массу, а затем в полыхающую атомную печь. Ультрафиолетовые лучи светила проникли сквозь тонкую земную атмосферу — в основном водород и аммиак — и вызвали неописуемые по своей силе электромагнитные бури. По мере того как лучевой бомбардировке подвергались газы и водяные испарения, начали формироваться первые сложные молекулы — сахара и аминокислоты. Появилась и молекула под названием ДНК — дезоксирибонуклеиновая кислота, — имеющая уникальное свойство размножаться. ДНК и сотворила первейшую форму жизни на Земле — бактерии. Бактерии были наделены одним незамысловатым инстинктом: поглощать органические образования, плавающие вокруг них в теплом океане, и похищать их энергию. Начало жизни было положено энергетическими вампирами.
На этой первоначальной стадии жизнь чуть не стала жертвой собственного размаха. Бактерии множились так обильно, что вскоре поглотили основную часть органических соединений в океане. Жизнь угасла бы так же быстро, как и возникла, не выкинь одна из бактерий необычный фокус: вырабатывать собственную пищу, впитывая энергию Солнца. С помощью процесса, известного как фотосинтез, бактерии научились вырабатывать сахар из двуокиси углерода и воды. Солнечный свет они впитывали особым химикатом, хлорофиллом, который придавал этим крохотным организмам зеленый цвет. И вот уже скалы всех материковых шельфов Земли — их тогда было четыре — оказались покрыты пятнами скользкого зеленого вещества, первых водорослей. Они стали пить из земной атмосферы углекислоту и превращать ее в кислород.
Прошел еще невероятно длинный период, на протяжении которого земная атмосфера беспрестанно обогащалась кислородом. И опять жизнь оказалась в опасности, став жертвой собственного успеха, поскольку что касается растений, то кислород для них яд и планета, на которой обитают только они, погибла бы от нехватки углекислоты. Но прежде чем это произошло, появилась еще одна форма жизни, форма, способная впитывать кислород и превращать его в углекислоту. Плавучие студенистые комочки стали первыми животными.
Глядя на Землю такой, какой она была миллиард лет назад, Найл видел мирную и статичную планету, теплые моря которой ласково лизали берега голых материков — вернее, одного голого материка, поскольку четыре тогдашних континента, сдвинувшись вплотную, слились, образовав одну гигантскую территорию, известную геологам под названием Пангея. Ничего не происходило на том безмятежном куске суши. Потому что, как ни странно, здесь не было смерти. Примитивные амебы, черви и водоросли теряли свои старые клетки, но взращивали новые и так до бесконечности.
