Мэри Расселл - Птица малая
– Думаю, еще не время идти в город. Д. У. тут же спросил:
– Почему ты сказал это, сынок?
– Прошло семь недель! Я не чувствую себя готовым к другому языку и другой культуре. Я могу этим заняться, если необходимо, но предпочел бы сперва закрепить свой руанджа… Извините, – вдруг сказал он. – Я задерживаю остальных. Все в порядке. Я справлюсь. Если все хотят двигаться дальше, надо идти.
Марк медленно перевел взгляд с Эмилио на Д. У:
– Пока что интуиция Эмилио нас не подводила. Мы двигались шаг за шагом, и это принесло свои плоды. Тут еще огромное поле для исследований. Вместо того чтобы загонять его, – Марк прокашлялся, – в другой язык, нам следует, возможно, пожить какое-то время на одном месте.
– Мы прилетели сюда ради музыки, – упрямо напомнил Джимми. – Мы прибыли, чтобы увидеть Певцов.
– Это верно, – сказал Эмилио Марку, пожимая плечами. Он был готов как идти, так и остаться.
– Ладно, ладно. – Д. У. примиряюще однял руку. – Не будем принимать скоропалительных решений, но пора подумать о перспективах.
– Джордж, я признаю, что в мышлении руна есть некая упрощенность, но мы едва говорим на их языке и почти их не знаем, – заметил Эмилио. – То, что выглядит как простодушие, может быть нашим непониманием их утонченности. Иногда очень трудно отличить неведение от нехватки ума. Мы тоже можем казаться руна слегка туповатыми.
Он шлепнулся обратно на подушки.
– Точно, – подтвердила Энн. – Жрите это, техносвиньи!
– Я бы охотнее съел то, чем вот это, – сказал Джордж, показывая на миску, все еще наполовину наполненную тем, о чем он не мог думать иначе, как о фураже, заботливо оставленном для них Манужаи, которая обиделась бы, если бы тут что-то осталось. – Это нельзя есть. Это можно лишь жевать.
– Представь себе, что это салат. Помогает, – посоветовал Эмилио, говоря в потолок. – Но не сильно.
– Можно добавить немного рокфора, – пробормотал Марк. Подняв лист, он критически его оглядел. Ощущая себя неблагодарным, он попытался сказать хоть что-то в похвалу.
– Кухня руна отличается определенной je ne sais quoi[41].
– Совершенно чрезмерной невразумительностью, на мой вкус, – мрачно произнес Д. У.
Улыбнувшись на это, Эмилио хотел было развить тему, но обратил внимание, что глаза Д. У. закрыты, – а это было странно.
– Эмилио, – сказал Марк, прервав его размышления, – ты спросил у кого-нибудь, можно ли нам разбить экспериментальный огород? Я готов за это взяться.
– Если мы сможем сами прокормить себя, то они, надеюсь, перестанут угощать нас этой дрянью, – предположил Джордж. – По-моему, они делают это из вежливости.
Он сознавал, что если они затеют огород, то задержатся здесь на какое-то время; но прежде, в Кливленде, Джордж Эдвардc был отличным огородником, и его привлекала мысль что-нибудь вырастить здесь. Джимми будет как на иголках, нуда ничего, потерпит. Энн кивнула:
– Я не привередливый едок, но и не Бэмби. Здесь слишком много чертовых веток.
– Ветки – самое вкусное! – воскликнул Джимми. – В самом деле! У них вкус, как у чоу-мейнской лапши.
Энн ошеломленно уставилась на него.
– А мне нравится эта еда, – объявила София. – Серьезно. Нравится. Она напоминает мне еду в Киото. Или в Осаке.
Раздались стоны, зато Джимми выглядел так, будто его реабилитировали.
– De gustibus non est disputandum[42], – пробурчал Д. У., хмуро добавив: – Кто-то, возможно, находит вкус и в дерьме. По мне, этот корм отвратителен.
Приподнявшись, Эмилио посмотрел на Ярбро, но сказал, что спросит у Манужаи насчет огорода. Разговор продолжился, а спустя некоторое время Джимми ушел мыть посуду, что было его обязанностью по графику дежурств. Эмилио дождался, пока комната немного опустеет и все разбредутся по своим делам, затем подошел к Д. У, молча сгорбившемуся над нетронутой едой.
– Padre? – сказал он, опустившись рядом с Ярбро, чтобы видеть его морщинистое, перекошенное лицо, спрятанное за костлявыми пальцами. – Estas enfermo?[43]
Услышав вопрос, подошла Энн. Дыхание Д. У. было неглубоким, но когда Эмилио потянулся, чтобы положить руку ему на плечо, Ярбро дернулся, точно его ткнули разрядником, и воскликнул:
– Не надо!
Втиснувшись между двумя мужчинами, Энн тихо заговорила с Д. У, который односложно отвечал на ее вопросы, сохраняя неподвижность, пока вдруг не согнулся пополам и не застонал, против воли схватив Эмилио за руку.
24
Деревня Кашан и город Гайджур третья-пятая наалпа
Через час стало очевидно, что Д. У. Ярбро серьезно болен. Надеясь, что Манужаи сможет чем-то помочь, Эмилио отправился ее искать и нашел в одной из самых больших комнат, окруженную другими жителями деревни, увлеченно обсуждавшими какой-то «пик». Когда он вошел в комнату, все настороженно повернули к нему уши, поэтому Эмилио постарался объяснить, что стряслось с Д. У., и спросил, знакома ли кому-нибудь эта болезнь и знают ли они, что могло ее вызвать и чем помочь.
– Это как и все болезни, – сказала Манужаи. – Его сердце желает что-то, чего он не может иметь.
– Тут нет животного, чей укус это причиняет? – настаивал Эмилио. – Его желудок… его живот дает боль: вот так, – он стиснул пальцы в кулаки. – Или есть еда, которая иногда это делает?
Они затеяли нескончаемый спор, похожий на обсуждение незыблемых правил кошерного питания. Кто-то поделился историей об одном несчастном, который заболел, смешав длинную еду с круглой, что у других вызвало скептические комментарии на тему, правда ли это или только отговорка, чтоб отлынивать от работы. Затем несколько селян признались, что они постоянно смешивают круглое и длинное и ни разу не болели. В конце концов Эмилио начал раскачиваться из стороны в сторону, показывая им свое беспокойство. Но это ни к чему не привело.
Догадавшись наконец, что ему нужно вернуться в квартиру, Манужаи поднялась и, покинув остальных, повела Эмилио домой, опасаясь, что он может упасть с одной из узких тропок, соединявших жилища и террасы; что бы ей ни говорили, Манужаи считала, что чужеземцы не могут видеть в тусклом красном свете самого маленького из солнц Ракхата. Аскама отправилась с ними, для разнообразия прицепившись к матери, но затем посмотрела на Эмилио и с детской прямотой спросила:
– Сипадж, Мило, а Ди умрет к утру?
Эмилио промолчал. Его неизменной политикой было говорить правду, а если по правде, то после смерти Алана Пейса казалось слишком вероятным, что Ярбро не переживет ночь. Но Эмилио не мог найти слов, чтобы произнести эту мысль вслух.
– Возможно, – ответила за него Манужаи, подняв и уронив свой хвост – что, как Эмилио полагал, было равносильно пожиманию плечами. – Если не получит то, что хочет его сердце.
