Юрий Брайдер - За веру, царя и социалистическое отечество
— Я предусмотрел такое развитие событий. — сказал Джон Рид. — Если что-то петроградским фараонам и достанется, так это пустой поезд.
— Приятно иметь дело с умным человеком. Мне ваша Америка почему-то представляется как одна большая веселая Одесса.
— Примерно так оно и есть. За исключением того, что в Америке нет Потемкинской лестницы и Дюка Ришелье. Зато много негров, китайцев и индейцев.
— А они нам надо? В Одессе всякого сброда и так предостаточно. Вы думаете, что кто-то стане г плакать по Мише Япончику? Сильно ошибаетесь. Желающих занять его место — это просто удавиться! Завтра же случится налет на такие приличные заведения, которые мои хлопцы всегда обходили боком. А одесситы потом скажут, что виноват я.
— Ничего, вам надо немного развеяться. Сменить обстановку. Перейти, так сказать, с провинциальной сцены на столичные подмостки.
— Это мы запросто. Такой спектакль питерским буржуям устроим, что и Марксу не снилось даже в самом страшном сне. После нашей революции месье Робеспьер перевернется в своем гробу от зависти.
— Ваша эрудиция меня обнадеживает. — Джон Рид, у которого от дыхания раскаленной степи начались голодные боли, отодвинулся в глубь купе. — Ведь в Петрограде из короля налетчиков Миши Япончика вам предстоит превратиться в видного большевистского деятеля Якова Свердлова.
— Чего ради? Вы думаете, меня так больше зауважают?
— Просто это часть плана, подчиняться которому вы обещали. Вполне вероятно, что в самое ближайшее время вам доведется занять один из центральных постов в революционном правительстве. Согласитесь, что человек с преступным прошлым может вызвать много нареканий со стороны недоброжелателей. Тут уж хочешь не хочешь, а надо соответствовать. Придется слегка изменить манеры. Научиться носить пенсне и шейный платок. Сменить пиджачок на кожанку, а штиблеты на краги. Притоны и малины это одно, а партийные заседания и политические дискуссии совсем другое.
— За меня можете не беспокоиться. — Япончик показал большой палец. — А то я не терся среди образованных людей? У меня в приятелях ходили и анархисты, и бундовцы, и монархисты, и даже один профессор римского права. Вот кто мог сказать за жизнь. Ломовые извозчики из Слободки, слушая его, плакали навзрыд. А в Слободке жизнь далеко не сахар… Ксивы подходящие вы мне уже нарисовали?
— Вот, пожалуйста. — Джон Рид извлек из саквояжа тоненькую пачку документов, перевязанную тесемкой. — Все тут: паспорт, свидетельство об окончании пяти классов гимназии, освобождение от воинской службы по состоянию здоровья, справка от полицейского пристава о частичном отбытии срока наказания, перечень некоторых фактов биографии, которые вам надлежит запомнить.
— Что он вообще за гусь, этот ваш Яков… — Япончик заглянул в паспорт, — Михайлович?
— Да так, ничего особенного. Враг существующих порядков, каких тысячи. Происходит из выкрестов. Отец гравер. Родился и вырос в Нижнем. Занимался агитацией среди рабочих и студентов. Сидел. Однажды шлепнул агента охранки, но следствие это не доказало. За границу не выезжал. В тринадцатом году сослан в Туруханский край. Там слегка повредился умом. В самом начале марта покинул село Селиваниху и по льду Енисея отправился за две тысячи верст в Красноярск. Дальнейшая его судьба неизвестна.
— Клички имел?
— «Малыш», «Андрей»… Там все написано.
— Его подельники подмену не раскроют?
— То-то и оно, что таковых почти не осталось. Да и беды здесь особой нет. Сейчас у революционеров все перепуталось, и не только у большевиков. У каждого по пять — шесть фамилий. В Питере есть только один человек, который хорошо знал Свердлова. Это Иосиф Сталин, он же Джугашвили. Будете работать вместе. Я вас сведу.
— Чтобы Миша Япончик промышлял на пару с каким-то кавказским козлом, с каким-то Мудашвили! — возмутился король налетчиков. — Что я, с забора упал! Да на меня после такого позора плюнет любой одесский прохожий, и будет прав!
— Ничего не поделаешь. Придется потерпеть. Сталин имеет авторитет среди большевиков, находится в курсе всех внутрипартийных интриг, а главное, в свое время тоже занимался налетами. Не один банк завалил.
— Ну если он идейный громила, тогда совсем другие пироги, — несколько успокоился Япончик. — Эх, был я сам себе хозяин, а теперь должен кланяться всем направо и налево.
— Питер не Одесса. Его за одну ночь на испуг не возьмешь. Но, учитывая ваши способности, я уверен, что все образуется. Скучать, по крайней мере, не будете. Ваши люди получат картбланш на запугивание столичной буржуазии. Сначала этот номер может и не проскочить, но после пяти — шести серьезных налетов дела пойдут столь же гладко, как и в Одессе. Властям не до вас. Старая полиция разгромлена, а новая милиция еще не оперилась. Им хотя бы с политическими справиться. Главный ваш бенефис, конечно, случится во время переворота. Берите дворцы, арсеналы, банки, склады. Другой вопрос, стоит ли их громить, если вы уже стали полновластными хозяевами этого добра.
— Мы, а не народ? — уточнил Япончик.
— Вы и кучка подобных вам счастливчиков. Но уж точно не народ.
— Если я что-то понимаю в политике, так ваш Маркс думал по-другому.
— Когда дело дойдет до дележки, кто же у Маркса будет спрашивать. Он свою жизнь красиво прожил.
— Большую игру вы затеяли, мистер Рид. Очень большую. Да вот только своих козырей до сих пор не открываете. Не пойму я что-то, где тут ваш интерес?
— Поверьте, Яков Михайлович, уж позвольте мне теперь вас так называть, что мои козыри откроются значительно позднее. Уже не при вашей жизни.
— Хитро заворачиваете, ох хитро… Таких проходимцев, как вы, даже в Одессе надо поискать. Одно слово — Америка…
Германский фронт еще с пятнадцатого года прочно обосновался в Белоруссии, и цивильные поезда между Черным и Балтийским морями ходили теперь через Первопрестольную, давая изрядный крюк. Однако, используя одному только ему известные связи, Джон Рид добился того, чтобы их состав пустили по старому маршруту через Могилев и Витебск, то есть практически через прифронтовую полосу. Это должно было не только сильно сократить время в пути, но и сбить с толку ищеек Временного правительства, буде те пожелают перехватить бандитскую «экскурсию» где-то на полдороге.
Впрочем, первому не суждено было сбыться — беспризорный поезд придерживали чуть ли не на каждой станции, пропуская вперед то воинские эшелоны, то санитарные составы, то бронелетучки. Не помогали ни просьбы, ни грозьбы, ни попытки сунуть «барашка в бумажке». Мздоимство, буквально разъедавшее тыловые учреждения, в зоне военных действий как-то не прижилось.
