Роберт Шекли - Миры Роберта Шекли. Сборник научно-фантастических рассказов
— Вы чересчур ловко спорите!
— Просто мне повезло, — произнес Детрингер. — Логика — на моей стороне.
— Он прав насчет логики, — вставил переводящий компьютер С-31.
— Молчать!
— Я считал своим долгом указать на данный факт, — не унимался С-31.
Полковник остановился и потер лоб.
— Детрингер, уйдите, — устало проговорил он. — Я пришлю топливо.
— И не пожалеете! — заверил Детрингер.
— Я уже жалею, — отозвался Кеттельман. — Пожалуйста, уйдите.
Детрингер поспешил на корабль и поделился с Ичором добрыми вестями. Робот удивился.
— Я думал, он не согласится.
— Он тоже так думал, — сказал Детрингер. — Но я сумел его убедить.
И он передал Ичору свой разговор с полковником.
— Значит, вы солгали, — печально произнес Ичор.
— Да. Но Кеттельман знает, что я лгал.
— Тогда почему же он помогает?
— Из опасения, что я все-таки говорю правду.
— Но ведь ложь — преступление.
— Не больше, чем бросить нас здесь. Однако мне надо поработать. Сходил бы ты на поиски съестного!
Слуга молча повиновался, а Детрингер сел за звездный атлас в надежде найти место, куда лететь, — если, конечно, ему вообще удастся улететь.
Наступило утро, солнечное и радостное. Ичор пошел на корабль землян играть в шахматы со своим новым приятелем — роботом-посудомойщиком. Детрингер ждал топлива.
Его не особенно удивило, что топлива все не присылали, хотя и прошел полдень, но и хорошего в этом было мало. Он прождал еще два часа, а затем отправился на «Дженни Линд».
Его приход, казалось, не явился неожиданностью — Детрингеру сразу предложили пройти в офицерскую. Полковник Кеттельман расположился в глубоком кресле, по сторонам которого замерли вооруженные солдаты. Строгое выражение лица не скрывало злорадства. Тут же с непроницаемым видом сидел капитан Макмилан.
— Ну, Детрингер, — начал полковник, — что сейчас вы хотите?
— Я пришел просить обещанное мне топливо, — сказал ферлангец. — Но вижу, вы не собираетесь сдержать свое слово.
— Напротив, — возразил полковник. — Я самым серьезным образом собирался помочь представителю вооруженных сил Ферланга. Но передо мной вовсе не он.
— А кто же? — спросил Детрингер.
Кеттельман подавил саркастическую усмешку.
— Преступник, осужденный верховным судом своего собственного народа. Передо мной уголовный элемент, чьи вопиющие правонарушения не имеют равных в анналах ферлангской юриспруденции. Существо, которое своим чудовищным поведением заслужило высшую меру наказания — бессрочное изгнание в бездны космоса. Или вы смеете это отрицать?
— В настоящий момент я ничего не отрицаю и не подтверждаю, — сказал Детрингер. — Прежде всего я хотел бы осведомиться об источнике вашей поразительной информации.
Полковник Кеттельман кивнул одному из солдат. Тот открыл дверь и ввел Ичора и робота-посудомойщика.
— О хозяин! — воскликнул механический слуга. — Я поведал полковнику Кеттельману об истинных обстоятельствах, которые привели к нашей ссылке. И тем самым приговорил вас!
Я молю о привилегии немедленного самоуничтожения в качестве частичной расплаты за свое вероломство.
Детрингер молчал, лихорадочно соображая.
Капитан Макмилан подался вперед и спросил:
— Ичор, почему ты предал своего хозяина?
— У меня не было выбора, капитан! — вскричал несчастный.
— Ферлангские власти, прежде чем позволить мне сопровождать его, приказали наложить на контуры моего мозга определенные приказы и закрепили их хитроумными схемами.
— Каковы же эти приказы?
— Они отводят мне роль тайного надзирателя. Мне приказано принять необходимые меры, если Детрингер каким-то чудом сумеет избежать кары.
— Вчера он мне обо всем рассказал, капитан, — не выдержал робот-посудомойщик. — Я умолял его воспротивиться этим приказам. Уж очень все это неприглядно, сэр, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— И в самом деле, я сопротивлялся, сколько мог, — продолжал Ичор. — Но чем реальнее становились шансы моего хозяина на спасение, тем сильнее проявлялись приказы, требующие его предотвращения. Меня могло остановить лишь удаление соответствующих цепей.
— Я предложил ему операцию, — вставил робот-посудомойщик, — хотя в качестве инструмента в моем распоряжении были только ложки, ножи и вилки.
— Я бы с радостью согласился на операцию, — продолжал Ичор. — Более того, я уничтожил бы себя, лишь бы не произносить слов, поневоле рвущихся из предательских динамиков. Но и это оказалось предусмотренным — на самоуничтожение тоже наложили строжайший запрет, как и на мое согласие на вмешательство в схемы, пока не выполнены государственные приказы. И все же я сопротивлялся, пока не иссякли силы, тогда мне пришлось явиться к полковнику Кеттельману.
— Вот и вся грязная история, — обратился Кеттельман к капитану.
— Не совсем, — тихо произнес капитан Макмилан. — Каковы ваши преступления, Детрингер?
Детрингер перечислил их бесстрастным голосом — свои действия чрезвычайной непристойности, свой проступок преднамеренного ослушания и, наконец, проявление злобного насилия.
Ичор кивал с несчастным видом.
— По-моему, мы слышали достаточно, — резюмировал Кеттельман. — Сейчас я вынесу приговор.
— Одну минуту, полковник, — капитан Макмилан повернулся к Детрингеру:
— Состоите ли вы в настоящее время или были когда-нибудь на службе в вооруженных силах Ферланга?
— Нет, — ответил Детрингер, и Ичор подтвердил его ответ.
— В таком случае находящееся здесь существо является гражданским лицом, — сказал капитан Макмилан, — и подлежит суду гражданских властей.
— Не уверен» — произнес полковник.
— Положение абсолютно ясное, — настаивал капитан Макмилан. — Наши народы не находятся в состоянии воины. Он должен предстать перед гражданским судом.
— И все же, насколько я понимаю, этим делом следует заняться мне, — сказал полковник. — Я лучше разбираюсь в подобных вещах, чем вы, сэр, — при всем к вам уважении.
— Судить буду я, — отчеканил капитан Макмилан. — Если, конечно, вы не решите силой захватить командование кораблем.
Кеттельман покачал головой:
— Я не собираюсь портить свое личное дело.
Капитан Макмилан повернулся к Детрингеру.
— Сэр, вы должны понять, что я не вправе следовать личным симпатиям. Ваше государство вынесло приговор, и с моей стороны было бы неблагоразумно, дерзко и аполитично отменять его.
— Чертовски верно, — сказал Кеттельман.
