Сергей Чекмаев - Везуха
Бог с ними! Главное удалось избежать интервью с космонавтами, сославшись на плотный график. Пресс-служба РКА скормила журналюгам несколько записей — лунные космонавты на тренировке, они же в бассейне, они же на медосмотре… Пока никто не догадался, почему в кадре их всегда только пятеро, хотя говорится про два экипажа — основной и дублирующий. Но Везунчик не должен быть в кадре ни в коем случае — на этом настоял генерал лично, да и еще кое-кто сверху. Газетчики народ ушлый, быстро сообразят, где пахнет сенсацией. Да и коллегам не стоит облегчать работу.
На большом обзорном экране в центре рабочего табло титанической башней возвышался голубовато-белый корпус «Энергии» с колоннами разгонных блоков по бокам. Камера стояла в километре от стартового комплекса, но даже с такого расстояния было видно, как струятся вдоль корпуса перламутровые в мощном свете прожекторов облака испаряющегося азота. Шестидесятиметровую ракету поддерживали направляющие фермы, но все равно казалось, что космо-дромные плиты вот-вот не выдержат ее тяжести, и вместо рывка в космос двухтысячетонный носитель провалится под землю. По сравнению с «Энергией» скрытый за атмосферными обтекателями лунный корабль казался миниатюрной игрушкой, хотя вес одного только посадочного модуля зашкаливал за шесть тонн.
Как Петр Дмитриевич не ждал его, все равно — предстартовый отчет начался неожиданно.
— Внимание! Пятиминутная готовность! Всем службам доложить о готовности!
— Топливо — в норме!
— Кислород — в норме!
— Внимание! Четыре минуты до старта!
— Двигатели первой ступени — в норме!
— Двигатели второй ступени… в норме!
— Телеметрия — в норме!
— Метеоконтроль — в норме!
— Медицина — в норме!
Едва смолк последний доклад, как отчет пошел уже непрерывно.
— Сто двадцать секунд до старта… сто семнадцать… сто шестнадцать…
— …девяносто девять …девяносто восемь …девяносто семь…
— …полета восемь …полета семь …полета шесть…
— …десять секунд до старта …восемь …семь …шесть …пять …четыре …три …два …один …НОЛЬ!
— Ключ на старт!
— Есть ключ на старт!
— Протяжка!
Даже здесь, за тридцать километров от стартового стола, дрогнул пол. С экрана донесся глухой гул, клубы густого дыма заволокли площадку.
— Есть протяжка!
— Продувка!
— Есть продувка!
— Зажигание!
— Предварительная!
— Пошла предварительная!
— Промежуточная!
— Пошла промежуточная!
— Главная, подъем!
— Есть подъем! Отрыв от стола!
Нарастающий где-то за спиной гул вдруг неожиданно для Андрея перешел в рев, казалось, невиданной силы зверь попался в ловушку, и напрягает все силы, чтобы выбраться на свободу. Кабина задрожала. В адском грохоте уже ничего нельзя было понять, мысли путались, даже сквозь звукоизоляцию шлема шум давил на него всей своей мощью.
Потом был могучий рывок, и корабль, ощутимо раскачиваясь, медленно пошел вверх, в маленьком иллюминаторе промелькнули опаленные выхлопом решетчатые фермы.
Внезапно словно тяжелая стальная плита пресса навалилась на Андрея сверху и начала методично и неуклонно вдавливать его в кресло, в пол кабины, в землю. Она очень хотела сплющить его, размазать подобно куску масла на бутерброде.
Было плохо. Было тяжело. Невообразимо тяжело, как будто трое или четверо Андреев уселись на плечи, живот и ноги. Не просто уселись, а то и дело принимались скакать, да так активно, что трещали ребра.
А в наушниках спокойный голос с земли продолжал отчитывать:
— …десять секунд — полет нормальный… двадцать секунд — полет нормальный… тангаж — в норме… тридцать секунд — полет нормальный… траектория стабильна…
Спустя какое-то время (ему показалось — вечность) корабль дернулся, на мгновение мышцы внизу живота сцепились в узел, как это бывает при спуске на скоростных лифтах. Голос в наушниках произнес:
— Отстрел первой разгонной ступени. Полет нормальный.
— Держись, Везунчик, — прохрипел Хрусталев, — сейчас вторая пойдет.
В этот раз рывок был не таким сильным, но измученному позвоночнику Андрея его хватило с лихвой. Некто могучий и неласковый со всей силы пнул его в спину. На секунду Андрей даже вроде бы потерял сознание.
Очнулся от шипения статики в наушниках. Голос земли молчал.
Казалось, хуже быть уже не может.
Паническая мысль: «падаем?» появилась и тут же пропала. Вторая ступень отработала свое, электрическая искра воспламенила заряды отстрела, цилиндр разгонных «пакетов» ухнул вниз, и наступила невесомость.
Первые секунды после того, как страшная тяжесть ушла, Андрей как будто снова ощутил себя младенцем в утробе. Говорят, эмбрион не чувствует собственного веса и именно потому кричит, появляясь на свет, — протестует против неожиданно навалившейся на него тяжести.
Но когда первая эйфория абсолютной легкости прошла, у него вдруг все поплыло перед глазами. Андрей еще лежал в стартовом кресле, но на мгновение ему показалось, будто он падает в бесконечный колодец, летит в бездну…
Андрея стошнило. Хрусталев едва успел протянуть ему пакет. Потом стошнило еще раз, всухую. В животе было пусто — сутки перед отлетом медики кормили Андрея только глюкозой, внутривенно. Еще давали немного меда, он безопасен — усваивается целиком.
По просьбе Андрея Хрусталев расстегнул страховочные ремни на поясе и груди. Стало чуть-чуть полегче.
— Хреновый из меня космонавт? — спросил он глухо, все еще прижимая ко рту гигиенический пакет.
— Нормальный. Вот если бы ты не блевал, я бы удивился. Через это все проходят — кто сразу, кто на второй день, на «Альфе» со мной в экипаже американец был, так он почти неделю продержался. А потом — всю кают-компанию уделал… — Хрусталев рассмеялся. — Сколько нас на центрифуге не крути, организм все равно свое возьмет. Ему привыкнуть надо. Через пару часов все образуется, терпи, парень.
— Почему замолчала связь?
— Э-э, брат, я бы и сам хотел" это знать. Алексей, что у тебя?
— Пока проверяю. Несущая есть. Машина сносится с землей без проблем, сейчас как раз принимает поправки. Телеметрия идет. Только голосовая связь отказала.
Петр Дмитриевич с замиранием сердца смотрел за разгорающейся внизу суматохой. В отрывистых командах, нервной скороговорке техников и суете двигателистов у своих пультов чувствовалась какая-то нервозность.
Что-то было не так.
Полковник обернулся к своему провожатому — бойкому пареньку из пресс-службы ЦУПа:
— В чем дело?
