Роберт Хайнлайн - Переменная звезда
– Ой, Герб, только не это!
Он кивнул.
– Гипотеза о том, что все эти явления – результат разумного творения.
Пэт хотел что-то сказать, но лишился дара речи.
– Вот-вот, – кивнул Герб. – По какой-то причине мы отдали этот термин на растерзание богословам, а они прилепили его к своим тупым божествам, а потом у нас возникло отвращение ко всякому желанию понять суть разумного творения.
Слово взял Соломон:
– Он прав, Пэт. Как только ты отбросишь беспочвенную мысль о том, что разумный творец – это непременно бог, сразу становится легче думать об этом. Ничто, кроме уймы мертвых глупцов, не говорит о том, что разумный творец всенепременно должен быть всемогущим – он просто должен быть могущественнее нас. Он и всезнающим не должен быть – он просто должен быть умнее нас.
Герб сказал:
– И самому господу богу известно, что нет причины, почему разумный творец должен – или даже может быть всемилостивым. Он даже не обязан быть таким добрым, как мы. А мы – свиньи, летающие на звездолетах.
Пэт изумленно раскрыл рот. Я, кажется, тоже.
– И наконец, – сказал Соломон, – никто не говорит о том, что разумный творец должен быть один и сколько их должно быть вообще.
– Мы нашли разумную жизнь на Марсе и Венере, – заметил Герб. – Но совсем ничего не обнаружили за пределами Солнечной системы. Марсианская жизнь и венерианские драконы показались нам настолько… незначительными, что о них стало легко и просто забыть. Даже после того, как мы удосужились забраться дальше и посмотреть своими глазами, больше десятка раз мы находили целые звездные системы, населенные существами, не более разумными, чем кошки. И по какой-то причине мы решили, что мы – единственные разумные существа в Галактике. А не надо нам было быть такими самоуверенными. Стоило поискать более осмысленные объяснения.
– Мне это очень, очень, очень не нравится, – заявил Пэт. – Просто ненавижу, когда так говорят.
– У нас у всех такая же проблема. Но ненависть не добавляет ясности.
Я почувствовал сильнейшее необъяснимое желание включить какую-нибудь музыку. Подумал, что от этого нам всем станет лучше. Я быстро пробежался по каталогу и уже собирался включить одну из моих самых любимых старых джазовых записей, совместный диск Чарли Хейдена и Гонзало Рубалкабы[61]. Эта музыка всегда успокаивала меня, когда мне это было нужно. Но как раз перед тем, как я успел щелкнуть значок "включить", мне на глаза попалось название альбома. Он назывался "La Tierra del Sol"[62].
И все пьесы этого альбома были посвящены умершему человеку, их автору.
Я отключил дисплей. Вот тебе и великая сила искусства. У меня хранились тысячи разных альбомов, но мне вдруг расхотелось слушать музыку, написанную теми, кого уже нет. Я гадал, сумею ли извлечь хоть один звук из своего саксофона, когда в следующий раз возьму его в руки.
– Почему это не могло быть природным явлением? – требовательно вопросил Пэт. – Мне кажется, что именно так следует применить "Лезвие Оккама". Принцип "Лезвия Оккама" как раз говорит о том, что не нужно без необходимости все усложнять. Что наименее вероятно? Одно-единственное космическое событие, которое мы пока не в силах объяснить? Или Галактика, кишащая монстрами-убийцами, умеющими отлично прятаться. Разве этим могут объясняться десятки астрофизических загадок?
– А что говорит Мэтти? – спросил я.
Молчание моих друзей подсказало мне, что я снова задал неудачный вопрос.
– О, черт…
– Не сердись на него, Джоэль, – сказал Соломон. – Каждую минуту в течение последних шести с половиной лет он молился богу, в которого, насколько мне известно, он даже не верил, – молился о том, что бы ошибиться, что с Солнцем все в порядке. Но он знал, что не ошибается; вот почему у него поехала крыша. Результаты наблюдений, проведенных им в то время, когда мы покидали Солнечную систему, подсказали ему, что происходит что-то беспрецедентное и страшное. В своем деле он слишком хорош, чтобы ошибиться. Но столкнуться с подтверждением своих догадок – это оказалось ему не по силам.
Он был прав: Мэтти намекал мне на что-то такое, и не раз. Он что-то говорил насчет полного солнечного затмения на Земле в то самое время, когда мы покидали Солнечную систему, и еще он говорил, что что-то было не так с прогнозируемым смещением звезд позади Солнца. Что бы ни случилось – или что бы ни было сделано с нашей звездой, на завершение этого процесса ушло шесть с лишним лет. Отдельные крошечные подсказки могли быть видны только тому, кто находился за пределами Солнечной системы. В один прекрасный день это могло бы пригодиться нашим потомкам. Если они у нас будут.
О, не было ничего удивительного в том, что Мэтти дошел до такого состояния.
Нет, конечно, он ничего не мог сделать для того, чтобы предотвратить трагедию. Ведь больше никто не мог повторить его наблюдения, подтвердить полученные им данные – до тех пор, пока не был бы построен и отправлен в полет следующий звездолет, на борту которого оказался бы хороший астроном, пока этот корабль не оказался бы на таком расстоянии от Солнца, что астроном смог бы наблюдать полное солнечное затмение. Но даже случись так, ничего хорошего этот астроном не добился бы. В самом лучшем случае он бы только породил в Солнечной системе жуткую панику.
– У него, наверное, в Солнечной системе осталось самое большое число близких людей, чем у кого-то еще на "Шеффилде", – сказал Пэт. – Кроме, разве что, доктора Эми. Нет, нет, она в порядке, – поспешно добавил он, заметив, как я встрепенулся. – Но она страдает.
Я на миг зажмурился. Это тоже можно было предугадать.
– Кто еще из моих знакомых… ушел?
Снова повисла неловкая пауза. Я подумал, что больше ни о чем спрашивать не буду..
– Во-первых, Бальвовац, – ответил Соломон.
– Что?! – Я был шокирован этой новостью. Если уж я и считал, что кто-то из моих знакомых способен совершить самоубийство, то Бальвоваца я бы назвал в числе последних. Бальвовац – циник, весельчак, старина-лунянин…
Но как только у меня в сознании прозвучало последнее слово, пришло понимание. Его трагедия была, как это ни немыслимо, еще страшнее, чем у большинства из нас. Все, кого он любил, жили – раньше жили – внутри Луны. Внутри. Этот предлог его и убил.
На всех других планетах, освоенных людьми, они жили на поверхности. Даже марберы уже больше ста лет назад перебрались на поверхность. Только Луна оказалась слишком маленькой для терраформирования. Луняне до сих пор в основном обитали под поверхностью. И некоторые из них – очень глубоко.
