Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur
— Нет, — сказал Крокодил вслух. — Он… просто у него закончились ресурсы. Сколько раз он нас спасал?
Тимор-Алк низко наклонил голову:
— И кого теперь звать, Андрей?
— Меня, — сказал Крокодил.
Он посмотрел на небо, где сквозь зеленовато-синий вечерний свет виднелись искры орбитальных станций. Сел, положив голову Аиры себе на колени, и ладонями сжал его виски.
* * *Ты был прав.
Солнце дробилось на поверхности лужи, и лужа была океаном. Мы целовались, балансируя на детских качелях, и мы любили в этот момент, любили друг друга, солнце, людей. Солнце отражалось от воды, и пахло мокрой землей.
Ты был прав. Смысл — в соответствии замыслу. В моей жизни было несколько дней, когда я любил и был свободен. И тогда я был бессмертен — потому что в бессмертии Замысел.
Несколько дней. Я учился и дрался, я мечтал и сдавал экзамены. Я держал на руках сына, и шерстка на младенческом затылке пахла молоком… Ты никогда не был счастлив, Аира, но ты всегда был прав. Даже когда ошибался.
Творец Раа создал людей свободными и бесстрашными. И, может быть, невольно — передал им часть собственного трудного опыта: он создал людей готовыми вырастать из тесной оболочки. Он создал людей способными бегать по углям.
Ради чего? А вот это и есть главный вопрос. Ради чего ты бежишь по углям? Ответь на него, и узнаешь, кто ты такой.
Аира! Они отключили стабилизаторы. Бюро отключило стабилизаторы, а может быть, только объявило об этом, а на самом деле стабилизаторы никогда не работали. Консул, ты думал когда-нибудь, что такое Бюро на самом деле?
Сильно кружилась голова; он плотнее сжал ладонями холодные виски Аиры, зажмурился — и изменил мир на одном его крохотном, локальном участке.
Он был насосом, качающим жизнь и силу, детство и юность, весну, победу, волю, власть. Он заполнял Аиру своими солнечными днями, и вдруг оказалось, что их было много, особенно раньше. Тогда.
А когда солнечные дни закончились, он стал нагнетать дни Пробы, дни и ночи, и хриплые, на сорванных голосах, счастливые песни подростков: «Мы здесь по праву». А когда и песни закончились, он отдавал ритм — узор коротких и длинных штрихов, тишины и грохота, бытия и пустоты.
А потом закончилось все, и Крокодил увидел себя на берегу Стикса. Или очень похожей реки. Ни Харона, ни лодчонки, никакого подходящего антуража — черная вода и черная равнина, по которой уходят, не оглядываясь, белые тени.
Он смотрел им вслед, река шумела у самых ног, и Крокодил знал, что не должен идти за ними и не пойдет, но в прощальном их шествии было такое властное болезненное притяжение, что Крокодил готов был ступить вперед, в воду, и броситься вплавь — но тут его взяли за плечо и сильно дернули:
— Не оборачивайся!
И он, конечно же, обернулся.
Эпилог
— Привет, — сказал Крокодил, когда циновка, заменявшая дверь, отодвинулась.
Камор-Бал целую минуту молчал, разглядывая его. Потом попятился, будто приглашая в дом.
— Извини за беспокойство, — быстро сказал Крокодил.
Камор-Бал мотнул головой:
— Заходи.
Крокодил вошел в туземную хижину, очень просторную и пустую, с большим монитором в углу и гирляндой объемных моделей, подвешенных у рабочего места. Камор-Бал махнул рукой, и модели померкли.
— Я сдаю на третью степень по биохимии, — сказал Камор-Бал. — Сейчас открыли дополнительный набор… Мне, как зависимому, экспедиция не светит, но я все равно инженер, а не космонавт.
— Ты вырос, — сказал Крокодил. Камор-Бал улыбнулся уголками жесткого рта:
— Я смотрел о твоих… что вы с Айрой сделали. Все-таки не случайно…
Он запнулся. Помолчал. Махнул рукой:
— А-а, я хотел сказать… Ты не случайно стал единственным мигрантом, который прошел Пробу. Это был… знак, дар. Или умысел Бюро. Как-то так.
— Я хочу тебе сказать важное, — признался Крокодил. — Там, у себя на Земле… Я провалил свою Пробу. И тоже не случайно. И мигрировал, сам не зная почему… До сих пор, кстати, не знаю.
Камор-Бал терпеливо слушал.
— Но провалить Пробу однажды — еще не значит провалить жизнь, — сказал Крокодил. — Примерно так. Вот это я хотел сказать.
Камор-Бал улыбнулся шире:
— Спасибо. Я уже понял… Может, ты мигрировал, чтобы спасти Раа?
— Моему сыну от этого не легче.
— Но ведь его еще нет? У вас на планете, это… гигантские ящеры, да?
— Да, — Крокодил улыбнулся. — Ну, не буду тебе мешать.
— Спасибо, Андрей, — сказал Камор-Бал уже без улыбки. — Ты… очень важный человек в моей жизни.
Они молча пожали друг другу руки, и Крокодил вышел, не сказав больше ни слова.
Снаружи был пасмурный, но светлый день, оттенками похожий на серебряную чеканку. Тонкий мост без перил вел через лесную реку, на фоне светлого песчаного дна были видны неподвижные рыбины, стоявшие вдоль берегов, мордами против течения. Аира, в широких черных штанах и рубахе без рукавов, стоял, прислонившись к стволу, сунув руки в карманы, патлатый, плечистый, изумительно похожий на хулигана в парке.
Крокодил остановился рядом.
— Первый мигрант на сегодня, — сказал Аира. — Шана только что выходила на связь. Знаешь кто?
— Только бы не сапер и не пиротехник, — пробормотал Крокодил. — Не тактик, не полководец, не специалист по антитеррористическим…
— Астрофизик.
Крокодил шумно выдохнул:
— Значит…
— Это еще не все. Полчаса назад зарегистрированы нетипичные явления на Солнце.
Крокодил посмотрел вверх — туда, где редкие облака скрывали светило Раа, на его новом языке привычно именуемое Солнцем.
— Так, — сказал Крокодил.
— Так, — согласился Аира.
Черные волосы лежали у него на плечах. Сиреневые глаза казались немного мутными.
— Сегодня-завтра выяснится, что жизни на нашей планете осталось на пару витков вокруг Солнца, дальше — катаклизм, взрыв, и придется вылетать в дальний Космос — всем, даже домоседам.
Крокодил выругался:
— Почему так? На Раа так хорошо… Почему нельзя спокойно, потихоньку… Без тикающей бомбы за спиной?
Аира пожал плечами:
— Быть больше, чем ты есть. Стремиться к невозможному.
— Послушай, — сказал Крокодил, чувствуя, как горячие мурашки бегут по спине. — А полетели на Землю? Ведь можно рассчитать… Узнать… Мы успеем как раз вовремя — к появлению человека. И мы научим его…
Он запнулся, потому что все, что он хотел сказать, вдруг показалось ему напыщенным и банальным.
— И мы изменим ход истории, — сказал он наконец.
Аира мигнул:
— Ты знал?
— Что?
— Насчет хода истории?
