Вячеслав Морочко - Под крылом мотылька
17. В регистратуре ветеринарной лечебницы, одноэтажном кирпичном домике возле железной дороги, записали больного: "Кот Леопольд /восемь месяцев/". В очереди к ветеринару были только мужчины с собаками. Леопольд нервничал, и хозяйку с котенком по джентельменски пустили вперед. Ветврач Сергей Иванович (пожилой человек с суровым лицом солдата) как коврик "расстелил" малыша на столе и принялся ощупывать, говоря ничего не значащие слова, от которых тело вдруг сделалось "тряпочным". Леопольд впал в прострацию, а очнулся, когда из него уже извлекли иглу шприца. - У вашего котика - чумка - болезнь "усатых бродяг". Он у вас молодой, я надеюсь, все обойдется. Голос Сергея Ивановича не соответствовал грозной внешности. Он так говорил, что весь мир казался добрее. Пока малыш зализывал место, где побывала игла, врач оформил рецепт, объяснил куда и как долго ходить на инъекции, чем кормить и поить больного. Домой хозяйка несла малыша на руках. Весь путь он тихо лежал, только около зарослей стал вырываться. Но стоило Ольге Сергеевне положить котенка в траву, как неизвестно откуда возник полосатый котище облезлый худой и свирепый. Шипя, он как будто пытался напасть и красноречиво, как это умеют лишь кошки, смотрел в глаза женщине, точно внушая: "Брось его! Гони прочь! Все равно он уже не жилец!" Ольга Сергеевна вскрикнула, замахнулась на "облезлое чудище", взяла Леопольда на руки и заплакала. Он притих, изумленный метаморфозой, произошедшей с самым сильным котом: "Полосатик" сам стал похож на бродягу, с приходом которого и начались все несчастья. На работе сказали, что чумка - неизлечима. У женщины закололо сердце... А дома - узнала, что котенок впервые за эту неделю вылакал блюдечко сливок и валялся на подоконнике, поджидая ее. На другой день, когда принесла кота на укол, - первым делом спросила, правда ли, что чумка не лечится? - Поменьше слушайте бабьих сказок! - советовал врач. - Котик у вас молодой - справится. А мы поможем. Да вы посмотрите, как уже повеселели глазки! В последний визит во время инъекции обломилась игла. Ольга Сергеевна снова расстроилась: от знакомой медицинской сестры она слышала, это плохая примета. Малышу было больно. Он впервые за время болезни всплакнул, по дороге домой не вырвался из рук, с кислой миной лежал целый день на боку... Но к вечеру ожил: потрапезничал и как ни в чем не бывало, полез целоваться. Надо сказать, что котенок болел не один. Среди лета, правда холодного и дождливого, у Иры открылась ангина. Хозяйская дочка бродила по дому с завязанным горлом. На столике шелестели бумажки с лекарствами. Здесь пахло так же, как в ветеринарной лечебнице. Девочка молча часами глядела в окно, и малыш, набирающий силы, сочувствовал ей, хотя понимал, что и это был сон, что ей снились тревожные сны "подрастающей кошечки".
18. Однажды, возвращаясь с работы, хозяйка столкнулась в дверях с высоким, похожим на общипанного цыпленка юношей. В прихожей спросила у дочери: "Кто это был?" - Будущий Остроумова-Лебедева, - рассмеялась Ирина. - Кто? Кто? - не поняла мать. - Гений графики - Остроумова-Лебедева. - Смеешься над парнем? - Он не обидчивый - умный. - Если умный, почему - такие короткие брюки, что сверкают носки? - Мамуля, что делать: растет человек - не может остановиться... - Странный мальчик. - Нисколечко! Он называл котяшку Котангенсом... И они целовались. - А ты? - в упор спросила Ольга Сергеевна. - Господь с тобой, мамочка! - всплеснула руками Ирина. - Я же вирусная! А на другой день Леопольд, еще не совсем оправившись от болезни, попал в историю, даже не выходя из квартиры. Часов в одиннадцать, когда никого, кроме двух больных, дома не было, в дверь позвонили. Ирина пошла открывать, а котенок, дремавший в кресле, приоткрыл один глаз. Шелестя бумагами, вошел участковый милиционер - "очкастенький" лейтенант, выверявший списки жильцов... Леопольду из комнаты вдруг показалось, что в прихожую влезло чудовище угрожающе пестрой расцветки с округлыми злыми глазами. Зная, что в доме нет никого, кто бы мог заступиться, котенок перепугался до судорог. Инстинкт сработал мгновенно: "Бежать! Укрыться как можно скорее в надежном углу за "коровой", пока не схватили!" Будучи по природе пугливым, малыш соскочил на ковер и уже было кинулся прочь, когда с ним случилось нечто такое, что позже Кошко не устанет описывать в институте коллегам, которые, удивляясь восторгу рассказчика, отнесут это к отголоскам еще не изжитого до конца "феномена гармонии". Каждому, кто бывал в доме, Игорь Борисович теперь заново представлял Леопольда. Чувствуя, что о нем говорят, малыш в смущении жмурился или склонял морду набок, дескать, "не надоело еще"? Он решил, что каким-то образом оконфузился. "Но в конце концов, с кем не бывает. А вспоминать об этом бестактно". Но тогда никто не поверил бы, что такое может случиться: какая-то непостижимая сила внезапно швырнула котенка на грудь обалдевшего участкового. В один упоительный миг малыш пережил унижение страхом, потрясение собственной низостью и дикую ярость при мысли, что кроме него больше некому взять под защиту больную Ирину. Разинув пасть и сверкая глазенками, он орал благим матом и, вероятно, казался себе страшным зверем. Опомнился Леопольд уже на девичьих руках, с трудом оторвавших его от милицейского кителя. - С таким котиком не нужна и собака, - признал молодой человек.
19. "Мотылек" ощущал приближение "Конца сна". Количество "спальных мест" имело предел, и спавшие пробуждались, чтобы дать спать другим. Этот сон напоминал ветхий дом, где гнилые стропила и балки трещат, потолок протекает, осыпаются стены, двери визжат, а в полу - безобразные дыры. В доме - дрожь и сквозняк... И чтобы та "дрожь", тот "сквозняк" раньше времени не будоражили "спящих", "Мотылек", простирал свои крылья, заслоняя ими прогалы "Вселенского сна".
У Кошко оставалось от прошлого благоговение перед чудом "звукогармонии". Он давно уже не ходил на концерты, но иногда позволял себе дома послушать пластинки с музыкой Моцарта, Людвига Вана Бетховена, Грига, Шопена, Рахманинова, а порой даже Шнитке. Как-то, в одну из суббот, уж после того, как Ирина поправилась и уехала к бабушке, Игорь Борисович, слушая в спальне великую музыку, гладя дремавшего у него на коленях "котяшку", позволил себе не вполне серьезные мысли. - Музыка - это больше чем жизнь вокруг нас, - рассудил он, - это вершина всего! Но до чего же эта "вершина" хрупка, как зависима, как ненадежна! Достаточно оторвать от пластинки иглу, убрать звук, нажать выключатель, - все оборвется. Есть тысяча способов уничтожить гармонию, в то время, как дать ей дивную жизнь мог лишь случай, граничащий с совершеннейшим чудом. Но если Гений - великое чудо Природы, тогда почему же она не заботится о надежности гениев и наследия их, как заботится, например, о "котяшках", которых любовно снабдила когтями для добывания пищи, шерсткой, чтобы не мерзнуть зимой, очами, способными видеть даже в ночи, усами, которые слышат не хуже ушей. Не зря говорят: "Живучий, как кошка". В эту минуту хлопнула дверь. Малыш неожиданно выпустил когти, насторожился, вскочил и, стоя на хозяйских коленях, "сделал верблюда". Игорь Борисович выключил музыку и тот час же узнал зычный глас, доносившийся из прихожей. - Я поражена! Милочка, что происходит? - вопрошала супруга влиятельного Ничипуренко. - Почему ваша дочь не желает встретиться с Вовиком? - Лучше спросите об этом ее. - Господи! Какой спрос с ребенка!? Вы мать ей или не мать? - Если Вовик еще ребенок, - возразила Ольга Сергеевна, - то наша Ирина взрослая девушка... Разве нельзя допустить, что он ей не нравится? - Что вы такое несете!? - взвизгнула гостья. - Скажите пожалуйста! "Он ей не нравится"! Господи, цаца нашлась - ни кожи, ни рожи! По крайней мере, мне теперь ясно, "откуда ветер дует"! Это вы ее подучили недотрогу разыгрывать - цену себе набавлять! Чтоб опутать покрепче! Только с нами это у вас не пройдет! Не на тех напали, голубушка! - Опомнитесь, Прасковья Филипповна! Что вы такое тут говорите!? лепетала Ольга Сергеевна. Когда Игорь Борисович появился в прихожей, жена стояла, грея сердце ладонью, прислонившись к стене. А на тонких губах Прасковьи Филипповны играла улыбка: ее поражало не противление, а люди, от которых оно исходило. Ей хотелось взглянуть на хозяев, прищурившись, из-под ладошки, дескать, "Это кто там попискивает?" - Я вас прощаю, - она неожиданно смилостивилась и, глядя из-под приспущенных век, уже адресовалась к обоим, - вы могли и не знать, как мой Ничипуренко расправляется с хамами. В проеме мелькнул пышный хвост Леопольда. - Вы еще держите эту пакость? - поразилась женщина... и рассмеялась. - Ах да, я забыла: вы все тут - Кошко! - Знаете... - начал было Игорь Борисович, но его перебили: "Мы все про вас знаем"! - Ну вот что... - Игорь Борисович распахнул наружную дверь. - Попрошу нас оставить! - Это вы мне!? - изумилась Прасковья Филипповна. Вообще-то она уважала силу, но тут выступала не сила, а, можно сказать черт те что - "курям на смех". - Будьте любезны, оставьте наш дом, - Игорь Борисович исходил вежливостью, как самоубийцы исходят кровью. - Хорошо, я уйду... - согласилась Ничипуренко. - Только учтите, так просто это вам с рук не сойдет! А на улице она с сожалением покачивала головой, признавая, что этих ничтожеств трудно казнить: " Комара или муху можно размазать о стенку... но попробуй прихлопнуть бациллу". Отведя Ольгу Сергеевну на "корову", взяв ее за руку, наблюдая, как медленно сходит бледность с родного лица, Игорь Борисович думал об удивительном "парадоксе профессий": он вот, здоровый мужик, занимается гуманитарной наукой, а Ольга, хрупкая женщина, тащит на слабых плечах своих воз многомудрой и склочной инженерской работы. Разве по нынешним временам кормилец семейства может польстится на инженерский оклад?! Когда боль отошла, Ольга Сергеевна тихо сказала: "Страдаешь? Первый раз в жизни позволил себе непочтительность к даме... Не мучься: ты ее просто вежливо выпроводил.... Удивляюсь, как духу хватило... - Она погладила мужа по бритой щеке, усмехнулась. - Растешь, червяк... Ну расти... Теперь будем ждать, что они против нас там придумают". - Мы им - не по зубам, - хорохорился Игорь Борисович. - Ишь ты, храбрый выискался! - Ольга, ты помнишь, как сказано в физике, чем центр тяжести ниже, тем больше устойчивость тела. - Имеешь в виду наш первый этаж? - При чем здесь этаж!? В самой жизни мы занимаем устойчивый "полуподвал". - Философствуем? - улыбнулась Ольга Сергеевна. А тем временем "Конец сна" приближался. "Мотылек" относился к спавшим, как мать относится к детям, с которыми придется расстаться. Он был хозяином снов, и спавшие, как малые дети, обращались к нему, называя придуманными именами. Фантазии их были лишь искаженными бликами Истины. Они умоляли помиловать, благословить, пожалеть, пощадить что-то дать или что-нибудь не допустить. И он "миловал", "благословлял" и "давал" или не "допускал", помогая лишь тем, кто просил за других: таково условие СНА. Помогал он и тем, кто его не просил, а надеялся лишь на себя: такие, как неназойливые и достойные люди больше других заслуживали ЕГО помощи... Только скоро, скоро все кончится.
